Сергей Самаров - Крупная бойня

— Не надо, — остановил я его. — Наверняка тоже какая-нибудь драка…

— Как хотите…

— Теперь попроси Глафиру Павловну приготовить чай, попьем, чтобы человека не обижать, и я поеду.

Глафира Павловна в самом деле оказалась очень разговорчивым человеком, хотя и достаточно серьезным, с моральной точки зрения. За кухонным столом она умудрилась за десять минут рассказать всю свою жизнь. Когда-то была очень строгой, как она сама считала, школьной учительницей. Но с учителями она разговаривать не любила, с детьми разговаривать было, по сути дела, не о чем, и она, как я понял, по полной программе отрывалась дома, разговаривая с мужем, а после его смерти с сыновьями, чем обоих сильно утомляла. Но они терпели, как и отец. А когда вышла на пенсию, разговаривать вообще стало не с кем. Соседи все люди занятые, пожилых в доме мало, да и те все время внуками заняты.

— Вот и выплескиваю всю свою разговорную энергию на Сережу. А он терпит, не огрызается.

Мне показалось, что она идеализирует сына. Если уж он, как она говорит, «не огрызается», тогда я могу себе представить, что такое в ее понимании «огрызаться»…

Но я, к сожалению, даже таким терпением, как у Сережи, не отличаюсь. Конечно, у меня был другой уровень терпения. Я, например, умел без движений сутками сидеть в засаде, дожидаясь врага, но женская разговорчивость меня полностью выбивала из колеи. Может быть, потому я так и ценил Тамару, что она, как и я, говорила мало. И потому, торопливо допив вторую чашку чая, я стал прощаться, ни в какую не поддаваясь на уговоры посидеть еще хотя бы «минут двадцать». Честно говоря, просто такой пытки для своих ушей не желал. Выйдя из квартиры, я спустился по лестнице, сел в машину и вытащил трубку «БлекБерри».

— Товарищ полковник, мы с лейтенантом работу закончили.

— Отлично. И как успехи?

— Как в сказке. Обстоятельства на нас работают…

Я начал рассказывать о «крутом» парне Владимире Климкине. Полковника Самохина, как и меня, сильно заинтересовал эпизод, когда избитый покупатель магазина при полиции обещал рассчитаться с продавцом-консультантом. Этим в моей ситуации грех было не воспользоваться. «Проканать» под уголовника я должен суметь.

В это время, когда мы еще говорили с Валентином Юрьевичем, из двери подъезда выбежал лейтенант Холмогорский и замахал руками, словно пытался остановить машину, хотя я еще и с места не тронулся. Более того, даже ключ в замок зажигания не вставил.

Завершив разговор с Самохиным и убрав трубку в карман, я вышел из машины.

— Что, лейтенант?

— Извините, товарищ подполковник. Совсем из головы вылетело.

— Что?

— Мама заболтала…

— Что вылетело-то? Что мама заболтала?

— Валентин Юрьевич приказал вам бородку сбрить и передал для вас пакет. Сказал, что вы умеете этим пользоваться…

— Не понял… — ответил я с легким, но заметным возмущением. — Чем «господину Генералову» моя бородка не понравилась! И где я смогу в это время побриться? Или это уже дело завтрашнего дня?

— Товарищ полковник сказал, что вы все поймете, как только пакет получите. А побриться можно у меня. У меня станок новый и лезвия хорошие.

— Пойдем… — «Мяукнув» сигнализацией машины, я первым двинулся в сторону подъезда.

Глафира Павловна стояла перед открытой дверью, держа в руках тот самый пластиковый пакет, с которым лейтенант сел в мою машину, и сразу протянула его мне. Я принял пакет, милейше, как мне показалось, улыбнулся и шагнул через порог.

В прихожей было темно, и, чтобы посмотреть, что такое загадочное просил передать мне полковник Самохин, пришлось пройти на кухню, где мы пили чай и где все еще горел свет. В пакете оказалась коробка со стандартным армейским набором для гримировки. Пользоваться всем этим меня специалисты обучали. Я сразу сообразил, что задумал Валентин Юрьевич. По его мнению, продавец-консультант не должен был узнать во мне того человека, который покупал у него множество тюбиков клея «Момент», и тем более не должен узнать во мне человека, который его изобьет. Кроме того, после слов лейтенанта Сережи о том, что меня попросили сбрить бородку, я был уверен, что в коробке с гримом лежит другая бородка, похожая на мою. Нападение на продавца-консультанта я должен совершить без бородки. А послезавтра утром явиться к полковнику Альтшулеру с привычной бородкой, которая за сутки вырасти ни у кого не сможет. А позже можно будет бородку «сбрить» окончательно, поскольку я поступлю на службу. Хотя, кажется, офицерам ФСБ ношение бороды не воспрещается, тем не менее у меня привычки остались прежние, армейские, а в армии бороду носят только по разрешению врача, чтобы прикрыть какое-то уродство, например, шрам от ножа или от ожога.

В коробке, помимо грима, действительно оказалась бородка, весьма похожая на мою, разве что с легкой рыжинкой. Сделана она была весьма искусно и профессионально. Я помнил, что у нас в бригаде, когда формировали подобные наборы, заказывали театральным гримерам различной формы бороды и бородки, а вместе с ними и парики. Считается, что в театрах работают лучшие специалисты, чем в специализированных парикмахерских.

Тем временем Сережа прошел в ванную комнату, зажег там свет и, позвав меня, жестом показал, где лежит бритва, где стоит флакончик с пеной для бритья, где одеколон, хотя пользоваться одеколоном я не любил, к тому же не знал, как конкретно он будет взаимодействовать с гримом, поэтому предпочел не рисковать.

— Ну, у вас свои мужские дела… Не буду мешать, — проявила милость Глафира Павловна и ушла в свою комнату. — Сережа, если понадоблюсь, позови…

Лейтенант остался ждать меня в дверях ванной.

С бородкой я справился легко, хотя для этого мне пришлось использовать два лезвия, после чего я просто умылся и вытерся. И лишь когда стал надевать свою куртку, ощутил тяжесть в карманах. Вспомнил, что в одном кармане у меня лежит пистолет, который я переложил туда, как только въехал в город, в другом — пластмассовый кастет с впаянными зубами акулы.

Поскольку драться мне предстояло с почти профессиональным бойцом, к тому же прошедшим школу ВДВ, то есть человеком, обученным боевым искусствам, я решил, что то или другое может мне сгодиться. Надев куртку, я сходил на кухню, взял коробку с гримом и вернулся в ванную комнату к зеркалу. Для начала несколькими штрихами, нанесенными с помощью ватных палочек, обмакнув их в гримерную пасту, углубил уже существующие на моем лице морщины. Лицо сразу приобрело жесткое, почти хищническое выражение, чего я в принципе и добивался. Особенно это стало заметно, когда я провел две линии в складках над верхней губой — от носа до уголков рта. Приклеил на щеку ближе к скуле достаточно большой, около двух с половиной сантиметров длиной, пластиковый шрам, ярко краснеющий в зеркале. После чего с помощью специального лака сморщил кожу лица, создав целую сеть новых морщин. Больше всего их удалось собрать во внешних уголках глаз и на шее. Шея, как правило, всегда выдает возраст. Вообще состарить лицо гораздо проще, чем омолодить. Лучше всего это делает, конечно, природа, но помощь ей обычно бывает эффективной. По крайней мере, создает значительный эффект старения. Я остался своей работой доволен. После чего, некоторое время подумав, попросил лейтенанта Сережу, если у него есть, принести мне химический карандаш. Сережа обратился к матери. У Глафиры Павловны такой карандаш был, и я принялся рисовать, время от времени засовывая карандаш под струю воды, на руках татуировки с тюремной символикой. Художник я неумелый, но кто сказал, что на «зоне» сидят одни профессиональные художники! Химический карандаш дает сначала рисунок более-менее четкий, который потом расплывается, а когда подсыхает, выглядит старой татуировкой. Размывы карандаша я потом легко убрал ватной палочкой, которых в наборе для грима хватало с избытком. Работу я завершил за полчаса. После чего, сильно ссутулившись, позвал Сережу. Он вошел в ванную комнату, я обернулся и увидел, как у лейтенанта вытянулось лицо. Холмогорский явно с трудом узнал меня.