Михаил Нестеров - Убить в себе жалость

Следователю надоело ходить вокруг да около, и он прямо спросил:

— Что там у вас, говорите.

— Это займет некоторое время.

Следователь не преминул сказать, что и так достаточно потратил его, переливая из пустого в порожнее, и с неудовольствием приготовился слушать, прикурив сигарету.

Он старался выглядеть безучастным, однако чем больше узнавал от собеседника, больше мрачнел лицом. Если даже этот Олег предъявит ему все удостоверения, которые у него имеются, Маргелов позволит себе усомниться в подлинности каждого.

То, что ему предлагают, выглядит дико. Еще в начале беседы он уяснил, что, оказывается, его предупреждали дважды, причем за один раз. Сейчас он имел право усомниться, что появление Курлычкина возле его подъезда можно посчитать чисто случайным. Нет, конечно, это предварительный вывод, ранний визит Курлычкина имел под собой основу, теперь остается только гадать, зачем лидеру «киевлян» понадобилась эта немая сцена, — умысел тут должен быть. Если покопаться и дальше, отталкиваясь от все новых деталей, которые ему сообщал Олег, можно было найти причину, довольно смелую, несмотря ни на что, никак не характеризующую Курлычкина, ибо все характеристики на него давно заполнены, и для нового материала просто не хватит места.

Ну почему мне так не везет, сокрушался Маргелов, вспоминая свой отчаянный рейд в офис «киевлян». Поступил опрометчиво, но смело, потому что иначе не мог. Сейчас от него не просят, а требуют по крайней мере героизма, подразумевая звезду героя на скромном металлическом памятнике.

Так паршиво Василий себя еще не чувствовал. Подмывало спросить Олега: «Нельзя ли, чтобы гипс с бриллиантами вместо меня поносил бы кто-нибудь другой?» Именно в таком духе, потому что волей-неволей накатывало лихорадочное возбуждение, еще чуть-чуть — и Василий нервно рассмеется.

Без толку ссылаться на занятость — могут не понять. Да и захотят ли? Игра в одни ворота; и как все точно просчитано! Хотя порой вынужденная импровизация для непосвященного выглядит именно четко продуманными действиями. Не кроется ли за словами Олега то же самое?

Ничего подобного. Все спланировано заранее; и просто смешно слышать о случайном выборе, выпавшем именно на Маргелова. Именно — вот это слово исключало случайность как таковую. Можно сделать вывод, что собеседник неумело строит предложения, — но нет, «неумело» шпарит, как по написанному. И снова недоверие к нему: стоит ли принимать за чистую монету тот факт, что инициатива пошла именно от него? Черт… Если покопаться в себе самом, то с натягом можно поверить.

Язык не поворачивался сказать плохое о Ширяевой, зато своих родителей Маргелов костерил как мог, благо те были живы: почему они его не назвали Ваней? — избежал бы этого разговора. Нет, нарекли, черт побери, самым популярным именем: согласно ситуации — героическим. Опять же исходя: анекдотическим.

Маргелов, прерывая собеседника, спросил:

— А что потом? Мне отрежут язык или заодно прихватят голову? Это я сужу по вашей зловещей откровенности.

— Не обязательно резать язык, — ответил Олег, — на вашем месте его следует крепко прикусить. А голов в этом деле полетело столько, что еще одна окажется действительно лишней.

— Вы умеете успокаивать, — хмыкнул следователь. — Как я понял, это работа не одного дня.

— Напротив, отсчет пойдет на часы.

— Но я еще не дал согласия.

— А есть ли у вас выбор? — жестко спросил Олег.

Выбора не было. Оставалось только уповать на профессионализм этого человека и тех, от чьего имени он пришел. По-детски захотелось поплакаться прокурору, доложив о визите Олега Шустова, спросить совета, получить отказ, поблагодарить и напиться — до потери сознания.

Принимая предложение, Маргелов должен был задать пару-тройку глупых, на его взгляд, вопросов: что он должен делать, придут ли за ним или оповестят по телефону, наконец дальнейшие инструкции, которых он должен придерживаться, — вот этим пренебрегать нельзя. Маргелов долго смотрел на гостя, прикидывая, что тому от волнений собеседника ни жарко ни холодно.

Вот сейчас Василий ощутил страх, исходивший от Олега, хотя его взгляд не переменился, голос звучал все так же однообразно, почти лишенный эмоций. Хотя однажды в нем просквозил холод, когда он в упор спросил: «А есть ли у вас выбор?»

Вскользь тронули мысли: придется на какое-то время пренебречь служебными обязанности и, как результат, получить очередное взыскание от шефа.

А пока собеседник ждет от него только положительного ответа. И Маргелов неоправданно тянул время, понимая, что изменить уже ничего нельзя. Его настроение читалось довольно легко, если Олег способен на понимание, разобрался что к чему и не торопит.

«Как мне плохо…» — простонал про себя Василий и добавил вслух:

— Я согласен.

— У вас есть загородный дом? — спросил Олег.

— Да, дом… Небольшая дача: две комнаты, летняя кухня, беседка, сад — восемь соток.

— Сегодня заночуете на даче, — распорядился Шустов. — Я поеду вместе с вами, чтобы сделать необходимые для работы привязки. Там и произойдет более детальный разговор. Сумеете уйти с работы пораньше?

Маргелов развел руки в стороны, в глазах застыла неприкрытая злоба: «А куда я, на хрен, денусь?»

— Если вы на машине, подберете меня в половине четвертого на углу Московской и Советской Армии. Если нет…

— Я на машине, — перебил Маргелов. — Подберу.

— До встречи, — Олег сухо кивнул и вышел из кабинета. Его уход не принес Маргелову облегчения, наоборот, сейчас он почувствовал, что ему уже не хватает рядом этого с виду хмурого человека. Все перевернулось в несколько минут, и так неспокойный следователь стал жить тревогой.

В смятении прошло десять, двадцать минут, на душе становилось все тревожней. Машинально поднял трубку и позвонил домой, автоматически нашел отговорку и выслушал ворчание жены, которая не любила ночные отсутствия мужа. Снова перед глазами встал мрачный облик недавнего гостя: ходит по комнатам дачного домика, заглядывает под кровати, открывает двери стареньких шкафов, сует нос в погреб.

Погреб…

Погреб, где Валентина держала Максима Курлычкина, Василий видел собственными глазами, когда по ее просьбе ездил в Марево. Слава богу, большого шума избежать удалось; вот так же, как и с женой, механически сухо произошел разговор с местным участковым, которого, похоже, удовлетворили объяснения следователя городской прокуратуры насчет детских игр взрослых уже парней. Участковый был единственным человеком, которому пришлось что-то объяснять: главное, прокурор был в курсе событий и, как рулевой, мог повернуть дело в ту или иную строну, избегая каких бы то ни было осложнений. А после смерти Валентины своим молчанием дал понять следователю, что тот все делает правильно. Как ни странно, они не шли в одной узде.