Михаил Нестеров - Убить в себе жалость

Валентина вошла в дом. Бегло оглядев террасу, прошла в само жилище. Кухня была большая, по городским размерам просто огромная. Справа от входной двери стояла кровать с панцирной сеткой, застеленная старым покрывалом. Между окон находился высокий прямоугольный стол, еще дальше — что-то наподобие комода, выкрашенного в белый цвет. Валентина невольно подняла глаза на потолок, на сероватый цвет которого обратила внимание в первую очередь, и сделала вывод, что, видимо, когда красили потолок, решили пройтись кистью и по убогой кухонной мебели.

Женщина ощутила легкий дискомфорт. На миг ей показалось, что в сероватом шкафу должна храниться не кухонная утварь, а списанные хирургические инструменты, местами с облезшим хромом, в пятнах ржавчины.

Не для того чтобы успокоить себя, а просто ради любопытства она открыла скрипучую дверку. В нос ударил приторный запах мяты и сахара, который тонким слоем устилал пожелтевшую от времени газету, расстеленную на дне шкафа. Хозяйка торопилась, собирая скарб, поэтому в доме царил беспорядок.

Рукомойник располагался в дальнем углу кухни, рядом с печкой, в которую был вмонтирован котел водяного отопления. Вкруговую, как на кухне, так и в гостиной, вдоль стен проходили трубы с обычными радиаторами, расположенными под каждым окном. Валентина подумала, что зимой тут должно быть тепло.

Годы еще не стерли из памяти старый домик в деревне, где печки размещались посреди помещений — на кухне и в гостиной. Зимой от них исходил жар, рядом стоять было невозможно, а спать все равно холодно: от стен и пола веяло стужей. А в этом доме, где трубы отопления располагались близко к полу, тепло, — еще раз подумала Валентина.

Она проверила работоспособность электроплитки, по-хозяйски сгребла с кроватей покрывала и матрасы и вынесла во двор.

Грач, как тень, всюду ходил за ней. За все то время, что они находились здесь, перебросились лишь парой ничего не значащих фраз.

Они вытрясли покрывала, выбили пыль из матрасов. Переодевшись в трико, женщина вымыла полы. За неимением швабры мыла руками. Отметила про себя, что теперь ей не мешает живот.

За водой ходил Грачевский. Когда он удалился в третий раз, Валентина пошла вместе с ним на огород, чтобы осмотреть колодец. Под покосившимся навесом она увидела барабан; две створки, расположенные под углом, плотно закрывались.

Когда они приехали в деревню, помощник, открыв ворота, сразу же загнал машину во двор. Пока Валентина прибиралась в доме, он, отыскав в сарае ведро, вымыл машину. Грач не ошибся, предположив, что сегодня они заночуют здесь, иначе зачем все эти хлопоты по дому.

Удалив с поверхности машины влагу мягкой тряпкой, Грач остался доволен своей работой: «Жигули» сияли, словно находились на стенде магазина.

Они нашли несколько старых мешков и набили их соломой. Валентина не стала дожидаться завтрашнего дня, чтобы провести небольшой эксперимент. Ворча, Грачевский нехотя залез в погреб, с неприятным чувством встретил стук опустившейся крышки и полную темноту. Непроизвольно представил легкие покачивания, словно действительно находился в гробу, который несут к последнему пристанищу. А Валентина тем временем сверху укладывала на нижнюю крышку мешки с соломой.

В течение двух-трех минут он молчал, затем, будто его прорвало и он действительно был смертельно напуган, закричал. Иногда его голос непроизвольно срывался на визг.

Через пять минут с видимым облегчением он увидел светлый прямоугольник над головой.

«Ну как?» — осведомился он кивком головы.

— Слышно, — ответила Валентина. — Но очень слабо, как будто комар пищит. А от ворот — вообще ни одного звука. Если бросить на погребок какое-нибудь барахло, можно спать спокойно. Кстати, как ты отнесешься к тому, если мы заночуем здесь?

— Я-то нормально, — пожал плечами Грач и после небольшой паузы, стараясь придать словам значение, добавил: — А ты?

— Не здесь и не сейчас, — ответила она. — А может быть, вообще никогда. Пожалуйста, Володя, не затрагивай этой темы даже в мыслях. Хотя бы первое время. Договорились?

Он снова пожал плечами.

Неприятное чувство, зародившееся в погребе, все еще давало о себе знать: он слышал голос Валентины как через толщу воды или одеяла. Грач непроизвольно сглотнул, ощутив характерные пощелкивания в ушах.

Не так давно Валентина вспомнила смекалистого индейца за рулем «Кадиллака», а сейчас на ум Грачевскому пришел старый жулик, с которым ему пришлось провести несколько лет в одной колонии. У того, как и положено, хорошо был подвешен язык, он знал, а порой и походя придумывал бесчисленное количество историй, в основном связанных с женским полом. Однажды он рассказывал, божась, что это чистая правда, как ему довелось ехать на Дальний Восток в купе спального вагона с одной женщиной. Та боялась всего — тоннелей, мостов, стрелок, перегонов; прижималась к соседу, когда поезд неожиданно резко тормозил. И все время повторяла, находясь в крайнем возбуждении: «А вдруг мы погибнем?!» Судя по тому, Как ее бил озноб, она действительно была возбуждена.

Заводился и матерый жулик, оперативно запирая купе. Однако уже на второй день пути, когда до Владивостока оставалось ехать всего неделю, подумал, что любвеобильная соседка так и будет шарахаться от каждого полустанка, а до места назначения доедет только его дорогой костюм да пара палок початой копченой колбасы, от которой они по очереди откусывали два раза в сутки. В вагон-ресторан они выбрались, когда подходил к концу последний день их путешествия, шатаясь из стороны в сторону.

Вроде не к месту вспомнил Грач эту историю, она пришла на ум лишь потому, что они с Валентиной остались вдвоем, а издалека довольно отчетливо доносился стук колес. Кроме настроения, все располагало к близости, но оно-то как раз и было главным.

Как бы то ни было, но все зависело только от Валентины.

Он долго не мог заснуть, прислушиваясь. Иногда ему казалось, что Валентина зовет его, и он, приподнимая с подушки голову, напряженно вслушивался.

В нем не проявлялось нетерпение. За свою нелегкую жизнь он привык к ожиданию. Вот и сейчас, зная, что ничего не произойдет, всматривался в темноту.

Грач ничего не предпринял, когда среди ночи до него донеслись еле различимые всхлипывания женщины. Он пошарил рукой на полу, где оставил сигареты и спички, и прикурил, давая знать, что он тоже не спит. Может быть, он делал правильно, а может, и нет, потому сейчас Валентине ни к чему свидетели ее слабости.

Он выкурил пару сигарет, выпил колодезной воды, гоня от себя мысли о том, что, возможно, через два-три дня совершит последнюю в своей жизни ошибку. План Валентины виделся ему прямолинейным, но выбирать не приходилось, потому как он был единственным.