Николай Коротеев - Преследование

Нина стояла шагах в двадцати от меня. Меж редких безлистых ветвей я прекрасно видел ее темно-коричневую куртку из ондатры, серый теплый платок Оба ружья были вскинуты к плечам девушки, а ложи прижаты к щекам. Я знал, что в спортивной стрельбе, например, есть мастера, которые, прицеливаясь, не прищуривают левого глаза, а глядят обоими. Сам умел стрелять из пистолета с обеих рук от пояса да хоть через карманы, не оборачиваясь, на голос, если противник позади; падая с выбитой из-под ног табуретки. Но видеть, как бьют из охотничьих ружей одновременно с обеих рук не приходилось.

Когда я обернулся, Нина сделала один выстрел и уложила кабана. И случилось, что один заслонил другого во время «вылета» из камышовой норы. А из трех дальних от нее уже тоже выскочили секачи, брызжа пеной и отчаянно визжа.

Я растерялся: «Как же Нина справится со всеми? Ведь один-то из трех непременно уйдет. А помочь ей у меня нет возможности! Стрелять жаканом через сучья — бессмыслица! Ударившись о ветку, пуля непременно изменит направление!»

Пока я стоял столбом, Нина почти одновременно ударила из двух стволов по дальним от нее секачам, затем по ближнему, из второй дыры. Я не мог уследить сразу и за кабанами, и за Ниной. А она тем временем молниеносно откинула ружье с левой руки на плечо, одной правой сломила ствол, уперев ложу в бедро, и перезарядила «зауэр».

Кабан находился на грани убойности для жакана. Но Нина успела выстрелить и с очень острого угла попала зверю под лопатку. Секач подпрыгнул и, перевернувшись через голову, шлепнулся на песок.

Никогда в жизни я больше не видел такой стрельбы. Да и таких азартно-восторженных женских глаз, какие были у Нины, когда она обернулась ко мне, пожалуй, тоже… никогда в жизни.

Потом мы стащили туши кабанов в кучу. Бережно сняв шоколадную ондатровую куртку, Нина засучила по локоть рукава пушистою свитера и принялась потрошить добычу. В морозном воздухе терпко пахло зверьем, теплым ливером и кровью. Закончив работу, девушка отмыла руки и лицо в бочажине.

— За кабанами мы придем после обеда, — сказала Нина, запахивая куртку. — Отца, Зину и вашего Васю захватим Одним нам не справиться. Здесь не меньше тонны мяса. А птицу возьмем сейчас.

— Хорошо привычному человеку, — вздохнул я. — По мне бы отдохнуть чуток.

— Отчего же и не посидеть? После такой охоты грех не посидеть Вон у той ветлы. Там затишье и сухо. А вы счастливчик! Не припомню такого удачного дня.

— Дичи много… Ходовой день.

— Может быть, — согласилась Нина и покосилась на меня. — А я думала, гуртоправы стреляют хуже.

— На фронте не кабаны перед тобой, а враги. Они тоже стреляют хорошо…

Подойдя к ветле, мы сели рядом, прислонившись спинами к шероховатому стволу.

— Почему вы не учитесь, в школу не ходите? — спросил я, только чтоб завязать прервавшийся разговор.

— Читать, писать могу, а кто научился так охотиться, как я?.. Что у меня, достатка нет? На охоту хожу в ондатровой куртке. Когда я приезжала в город в своей шубке, все женщины наперебой охали. Чего мне еще желать? Все у меня есть.

— А живя здесь, вы не боитесь, что однажды ночью двуногие волки придут и заберут ваши шубы, ружья?

— Раньше не боялась…

— А теперь? Теперь-то почему? — Я обернулся к Нине. — Что случилось?

Я радовался, что так удачно повернул разговор и заставил Нину проговориться неожиданно для самой себя.

— Не стану я больше об этом… Отец строго-настрого запретил.

— Как же так — «отец запретил»’ А придут эти двуногие волки еще раз, опозорят вас… При чем тут запрет отца?

— Были… Были и второй раз, — опустив голову, проговорила Нина.

— Два раза были? — вскочил я.

— Я бы брюхо жаканом вспорола каждому, кто вошел бы к нам в спальню. Так и отец сказал. Они не посмели.

— Сколько их приходило?

— Первый раз — семь. Второй — человек двадцать. А один, отец говорил, в доме и не появлялся. Отец и мать, кажется, признали его голос.

— Кто же это был?

— Нам не сказали…

— Идемте, Нина.

— Отец уверен, что никакой вы не гуртоправ, а Вася ваш не бухгалтер.

— Даже уверен? Почему?

— Фляжка у вас со спиртом… На ее крышке инициалы старшего лейтенанта, оперуполномоченного из Гуляевки. Я у него точно такую видела. Стреляете вы не как гуртоправ. И в сене ничего не понимаете, коли коров на курек выгонять вздумали…

«Да, вам, конечно, и в голову не пришло, что мы могли убить того лейтенанта, а фляжку взять… — вздохнул я. — К доброму человеку добрые мысли приходят…»

По дороге к дому я спросил:

— Да, что делает дядя Иван?

— Он тропу, которая ведет с северного края, сейчас охраняет.

— Зачем?

— Вы могли убить старшего лейтенанта, взять фляжку, если шли на соединение с бандитами. И должен быть срок, к какому вы должны прийти на встречу. Вы явились, и бандиты тут как тут. Вот отец и встретил бы их в тугаях на тропе.

— Бандиты ночью приходили, — напомнил я.

— Чтоб ночью прийти, топь самую надо засветло миновать.

— Ну а пришли бы сегодня бандиты?

— Убила бы я тебя, — очень просто ответила Нина.

Мы долго шли молча. Я думал: так ли повезло Васе, как мне? Или ему впрямь повезло — старшая не решилась бы сама убить его, потаскала по тугаям да привела под шпор дяди Ивана?

— Вы не говорите отцу, что я вам все рассказала, — попросила Нина, когда, забрав фазанов и уток, мы подходили к хутору.

— Конечно, нет! Зачем же? Дядя Иван сам откроется.

— Не знаю… Впервые я видела отца таким испуганным. Он никогда никого не боялся.

— Еще бы… Остановятся ли бандиты перед убийством старика, десятерых женщин и детей? Не остановятся.

— Но и мы постреляли бы не одного! — гордо сказала Нина.

— Вы могли ни одного и не увидеть…

— Как же так?

— Подожгли бы они ночью ваш дом, да и поубивали вас всех из камыша. Тем оружием, что у вас взяли. — И мне припомнилось полуночное дежурство дяди Ивана. Очевидно, он думал, как и я.

— Отец очень жалеет свое ружье, — помолчав, проговорила Нина. — У него бельгийская трехстволка была. Два ружейных, а третий ствол под винтовочный патрон, нарезной. Не любит жаканов отец.

— Да, пули варварские, — согласился я.

До нас уже долетал многоголосый лай с псарни Послышался тупой стук бондарского молотка. Мы вышли на поляну перед домом, на которой резвилась вся свора. Завидев нас, собаки лениво, по обязанности, тявкнули в нашу сторону и вновь принялись за прерванную игру Дядя Иван натягивал обруч на бочку, видимо, со свежезасоленной рыбой, и куча окуней и сазанов, насыпанных на брезент, ждала своей очереди Вася Кабаргин сидел на крылечке и курил. Увидев нас, он поднялся, швырнул окурок оземь и махнул рукой, всем своим видом показывая, что его попытка разговорить старшую дочь была напрасна. Из коптильни высунулось на мгновение полное красное лицо Нади — жены охотника. В окнах виднелись прижатые к стеклам носы малолеток.