Сергей Самаров - Тот, кто может все

Там же, на заправке, у меня промелькнула в голове еще одна мысль: Мамукаев и Таппасханов свою «Камаро» почему-то желали заправить девяносто вторым бензином. Это что, сверхжадность или сверхбережливость? Или у них в двигателе стоит какое-то приспособление, позволяющее машине использовать топливо с более низким октановым числом? Что-то я про такие приспособления слышал. Надо будет спросить об этом Никифорова. Странно, что раньше ни я, ни кто-то из ментов или следователей не обратил внимания на этот факт. Хотя, может быть, лучше им и не напоминать, иначе сочтут это доказательством того, что мы с Тамарой пытались этих двух здоровенных парней ограбить. Дескать, они и не думали заправляться на одной колонке с нами, потому что у них бензин другой. Но, насколько я помню, на той автозаправочной станции вообще нет девяносто восьмого бензина. В глубокой провинции держать такую колонку нерентабельно.

Сильно я не гнал, но ехал так, как позволяла дорога, богатая ямами, в которых мой автомобиль с достаточно низким клиренсом вполне имел возможность за что-то зацепиться и потерять, скажем, одну из пары своих выхлопных труб, а то и обе сразу. У «Волги» только одна выхлопная труба, но однажды на этой же дороге я ее, прогнившую, потерял, однако останавливаться даже не стал, потому что видел, как едущий следом «КамАЗ», который я только что обогнал, на нее наехал. Но это было бы еще не самым страшным. Гораздо хуже было бы зацепиться коробкой передач и разбить ее. Ремонт коробки передач вылетит не в копеечку, а в большущую сумму. Да тут ремонт, скорее всего, и не поможет, потребуется замена. И потому, зная коварную дорогу, я старался ехать аккуратнее.

Тем не менее приближался к дому я достаточно быстро. В той же придорожной деревне, что и при поездке в областной центр, опять голосовала пьяная девица с лохматой собачкой на руках. Я опять проехал мимо, не останавливаясь. Не думаю, что она уже почти сутки не может остановить ни одну машину. Скорее всего, ей и ехать никуда не требуется. Но направление движения она уже для чего-то сменила. Я даже в зеркало заднего вида смотреть не стал, чтобы не видеть, как из ее разевающегося рта вылетают матюки. Мне это было неинтересно.

Около поворота на райцентр находился пост ДПС. Там меня остановили, проверили документы, но никакого досмотра машины не проводили. Видимо, если операция по поиску убийцы Полковника продолжалась, я показался ментам не подозрительным. Правда, номер автомобиля и права сфотографировали на трубку сотового телефона. Это не жалко, пусть фотографируют. На правах у меня фотография девятилетней давности, где я еще в военном мундире с погонами майора и, естественно, без бороды. Но узнать меня там трудно: шрам на лбу на фотографии сильно красный, да и сам лоб основательно припухший, что даже на мелкой фотографии заметно. Это сейчас шрам побелел и затянулся почти полностью, и опухоли на лбу, естественно, давно уже нет. Заработал я этот шрам во время командировки на Северный Кавказ, когда на испытаниях нового костюма для оснастки «Ратник» ехал на броне БМП, и под гусеницей взорвалась мина. Мина была, видимо, самодельная, фугасная, начиненная вместо осколков болтами и гайками, которые дробно простучали по днищу БМП, но пробить его не смогли. Гусеницу мина, конечно, повредила, но не больше. А я, хотя и держался одной рукой за специальную десантную ручку, все же чуть не вылетел на дорогу. Но, совершив некое круговое движение тела, ударился лбом о ствол тридцатимиллиметровой автоматической пушки. Голова удар выдержала, как потом оказалось, я избежал даже сотрясения мозга, а вот кожа выдержать такой удар не смогла. Рассечение было мощным и сильно кровоточило. Но зашить рваную рану в полевых условиях было некому, в группе санинструктор отсутствовал, пришлось обойтись простой бинтовкой головы и продолжить выполнение задания. И только по возвращении на базу я обратился в медсанчасть, где рану обработали и все же зашили. Но из-за несвоевременной медицинской помощи шрам на лбу долгое время оставался красным и выделяющимся.

Сейчас воспоминания об этих событиях фантомной боли, слава богу, не принесли и только напомнили мне, что через год мне предстоит менять водительское удостоверение. Я уже, честно говоря, и не помню, сколько раз его менял. Ездить я, как сам когда-то думал, научился раньше, чем ходить. Еще малышом, сидя на коленях отца, держался за руль и считал, что рулю. А потом в детском садике, где я долго не задержался — решив, что мне это не нравится, взял и ушел домой, — хвастал тем, что умею ездить на машине. Воспитательница рассказала об этом отцу, и он, посчитав, что хвастаться нехорошо, стал меня обучать. Так, ко времени, когда пришла пора идти в школу, я уже умел управлять машиной. Но только управлять, то есть руль крутить, пользоваться педалями и коробкой передач я научился намного позже, когда ноги выросли и я мог легко доставать педали, а в руках появилась сила, чтобы при отжатой педали сцепления еще и передвигать в нужное положение рычаг коробки передач. Когда и куда его передвигать, я уже знал давно. Ни о какой автоматической коробке в те времена речи и быть не могло. Автоматические коробки даже на Западе в те времена еще, наверное, не появились. Но к моменту, когда возраст уже позволял получить водительские права, я ездил, кажется, вполне уверенно. И получил права, будучи курсантом Рязанского военного училища воздушно-десантных войск. Мой отец в этом училище и преподавал. Но я тогда выбрал девятую роту, то есть поступил на факультет специальной разведки, чтобы стать офицером спецназа ГРУ. В те времена это было единственное военное училище, где готовили офицеров для наших войск. Это позже в Новосибирском высшем военно-командном училище появился факультет «Применение подразделения спецразведки». Мы же, «рязанцы» из девятой роты, формировались часто особым образом. Порой командиры других рот переводили в нашу тех курсантов, кто им мешал, кто нарушал дисциплину или своевольничал. В итоге девятая рота всегда была худшей по дисциплине, но лучшей по учебному процессу. В год, когда я выпускался, в нашей роте было три золотых медалиста, а в простых десантных ротах только один на всех. Я только по какой-то случайности не дотянул до золотой медали, хотя преподаватели изо всех сил тянули меня, может быть, из уважения к моему отцу, своему коллеге, к тому времени уже вышедшему в отставку. Но медаль за окончание военного училища, по сути своей, ничего не давала. Впоследствии все три медалиста нашего выпуска погибли — двое в Анголе, один вообще попал под машину в Забайкалье, где тогда командовал ротой во вновь созданной бригаде. Погиб совершенно нелепо. Был он человеком непьющим, но друзья уговорили отметить внеочередное получение звания в ресторане. Отказаться постеснялся, опасаясь прослыть жмотом. Друзья еще остались сидеть за ресторанным столиком в Улан-Удэ, а он, расплатившись с официантом, пошел ловить такси. И попал под машину. Этот случай удостоился особой директивы, которую зачитывали всем офицерам спецназа ГРУ по всем бригадам. На многих, насколько я знаю, это подействовало так, что вообще бросили пить даже те, кто пил лишь изредка. А еще я не мог себе позволить выпивать потому, что почти каждодневно находился за рулем. Пьяный за рулем — это не только потенциальный самоубийца, как любил говорить мой отец, это еще и потенциальный убийца ни в чем не повинного человека.