Валерий Примост - Приднестровский беспредел

— Чья пушка, казак? — торопливо спросил гражданский, притоптывая на месте от нетерпения.

— Моя пушка, — степенно ответил Андрей, гордый приятным ощущением артиллерийского лэндлорда.

— Ну, пушка — дело славное, — затараторил гражданский. — Пушка — дело хорошее и в уличной войне очень нужное… Но только пушка воевать должна, верно?

— Не готовы мы воевать… — сказал Андрей, имея в виду себя и пушку.

— Не готовы? А почему? Некомплект? Так ты только скажи, что тебе к ней нужно, казак… — закивал гражданский. — А мы тебе это мигом организуем…

— Боеприпасы нужны… на сто двадцать два миллиметра… И оптика… а то, вишь, родную кто-то скрутил…

— А обслуга?

— Обслуга — мои проблемы, — небрежно бросил Андрей. — Будет обслуга. Ты, главное, боеприпасы и оптику обеспечь… — и негромко добавил: — А то ведь самому здесь сидеть, дурак-дураком, совсем неохота…

Оптики для пушки так и не нашлось, но зато через час темно-зеленый бортовой «ЗИЛ» с разодранным в клочья тентом привез Андрею несколько ящиков со снарядами.

Теперь надо было искать обслугу. Андрей так и сделал: постелил на снарядные ящики бушлат, прилег на эту импровизированную постель и преспокойнейшим образом заснул.

Через какое-то время его разбудил незнакомый мужичок в камуфляже и казачьей фуражке набекрень.

— Здорово, браток, — кивнул мужичок. — Чья пушка?

— Моя, — пробормотал, садясь, Андрей.

— И снаряды — твои?

— А то чьи же?.. А чего?

— Обслуга нужна? — деловито спросил мужичок, поглядывая то на пушку, то на ящики, то на заспанную физиономию Андрея.

— Нужна.

— Возьмешь меня?.. А то, бляха, потерял свою сотню, так вот теперь шляюсь без толку…

— Возьму, — ответил Андрей. — Только ты того, браток, я сосну еще малехо, а ты, если кто в обслугу станет проситься, разбуди. Добро?

— Занехер делать, — с готовностью кивнул мужичок. — Спи, пока можно…

Таким вот образом Андрей в течение трех часов набрал себе одиннадцать человек обслуги и после этого счел, что уже вполне можно переходить к активным боевым действиям.

Двенадцатым членом этой команды оказался Миха. Точно так же, как и Андрей, он во время утреннего наступления отстал от своих и бестолку шатался вокруг горисполкома, пока, в конце концов, не наткнулся на Андрея, пушку, ящики и вояк обслуги. Надо ли говорить, что он немедленно присоединился ко вновь сформированному артиллерийскому подразделению?

Когда в Приднестровье началась война, Ромке только-только исполнилось шестнадцать лет. Еще в апреле он бросил школу, родителей й уехал из Москвы в Тирасполь — воевать. Сейчас, в Бендерах, он был бойцом во взводе республиканской гвардии.

Их взвод занимал позиции в общежитии на улице Мичурина, неподалеку от магазина «Южный». Чуть в стороне, ближе к магазину, находились окопы фарладанских волонтеров (Фарладаны — населенный пункт в Молдове). Волонтеры атаковали мало и неохотно, может, потому, что не имели большого наступательного потенциала, а может, просто боялись или не хотели. Как бы то ни было, этот участок линии фронта оказался одним из самых спокойных в Бендерах.

Свободного времени у Ромки было достаточно, и он любил, забравшись на плоскую крышу общежития, сидеть у бортика, смотреть по сторонам и думать.

Он думал о том, какой странный мягкий звук издает пуля, входя в человеческую плоть, о том, как тоскливо бывает, когда пуля из твоего автомата попадает в безликое тело в румынском камуфляже, холодно и плохо, словно частичка тебя, словно живой, кровоточащий кусочек твоей души впивается в чужое тело и остается в нем, мертвом, пустом, уродливом, навсегда. Сколько же надо выпустить пуль, сколько надо разбросать по улицам обрывков своей души, — много ли? мало ли? — чтобы самому остаться лежать на измазанном багровой грязью асфальте мертвой, пустой, уродливой оболочкой?

Он сидел у бортика и размышлял, а вокруг был обезображенный войной город, изрытый оспой артиллерийских попаданий, мечущийся в жаре костров, кишащий кровожадными паразитами в хаки.

Вокруг был город. Со стороны Варницы доносился многоголосый рев бронетехники, впереди и справа над крышами поднимались густые черные клубы дыма, в Гербовецком лесу лениво погромыхивала румынская артиллерия.

Вокруг был город. Совсем рядом внизу ругались и гоготали в своих окопах фарладанские волонтеры. Ромка несколько раз недовольно поморщился — эти животные звуки снизу мешали ему сосредоточиться на своих мыслях, — потом пожал плечами и выглянул наружу.

Неподалеку от волонтерских окопов он увидел молодую женщину с большой хозяйственной сумкой, толкавшую перед собой детскую коляску.

Ее остановили, начали проверять документы, затем принялись рыться в сумке. Вокруг женщины столпилось несколько румынских героев. Она нервно пыталась что-то объяснить, но звуки ее голоса безнадежно тонули в криках и сальном смехе фарладанцев. Потом один схватил ее за руку, другой шлепнул по заду, третий рванул подол юбки. В издаваемом волонтерами шуме Ромка едва расслышал, как женщина плачет и униженно просит о чем-то.

Затем они с хохотом поволокли ее в окоп. Она пыталась отбиваться и истошно кричала, но сильный удар кулаком в лицо на время превратил ее в безвольную куклу. Ромка передернул затвор и, поудобнее устроив автомат на бортике, прицелился. Но стрелять было, нельзя: можно было случайно попасть в женщину или коляску с ребенком. И Ромка, направив дуло автомата в сторону волонтеров, ждал.

Они сорвали с нее одежду и — один за другим — грубо насиловали женщину прямо в окопе; Ромке с крыши все было отлично видно. Толпа в хаки, изредка мелькающие в болотной зелени сукна белые женские руки и ноги, гогот, крики, дикий вопль женщины, возня и звуки ударов. Это продолжалось больше часа. Коляска стояла рядом с бруствером, поодаль валялась распотрошенная хозяйственная сумка. Вокруг были пустые улицы, впереди и справа над крышами поднимались клубы дыма, кое-где в лабиринте города постреливали. И плакал в коляске ребенок.

Ромке тоже хотелось заплакать — он никогда раньше не видал такой грязи. Знал, конечно, слышал, но и подумать не мог, что это — ТАК ПЛОХО. «Суки, да как же так можно!..» Внутри как будто кто-то вбил раскаленный добела железный лом, по спине бежали мурашки. «Суки-то какие, Господи Боже, какие же суки…» Просто в голове не укладывалось, что люди способны на такое. «Они даже не задумываются о том, каково было бы им, если бы их жен вот так…»

Он ждал. Ждал, когда можно будет их убить. Надо было сходить за подмогой, чтобы погуще врезать, да и гранатомет бы не помешал. Но сейчас он не мог отсюда рти. Он должен был досмотреть все до конца…

Потом, когда женщину выпихнули на улицу из окопа, и она, плача и кое-как прикрываясь вытащенной из коляски пеленкой, покатила коляску прочь, Ромка спустился за ребятами.