Александр Бушков - След пираньи

В ответ волосатик в обширном алом балахоне поклонился ему чуть ли не земным поклоном, присел на краешек стула по другую сторону резного деревянного стола и сказал:

– Приветствую вас в сей обители, ибо я, воплощение отца моего, смиренный Варфоломей, для того и воздвиг ее, чтобы утешить страждущего и накормить голодного…

Произнесено это было столь елейно, что Мазуру показалось, будто задницу ему намазали вареньем и вот-вот начнут облизывать, столь же велеречиво объясняя это заботой о путниках. Интересно, зачем этому Варфоломею укрепленная по коньку крыши радиоантенна, вполне подходившая для мощного передатчика типа АРХ или аналогичного? Ее-то Мазур успел рассмотреть – натренирован был замечать нечто подобное в любой темноте. Распространять учение по прилегающему эфиру или с единомышленниками перекликаться? С некоторых пор нестандартные таежные заимки ничего, кроме тревоги, у Мазура не вызывали…

Некоторое время они, словно Чичиков с Маниловым, усердно состязались в благовоспитанности – Мазур извинялся за неожиданное вторжение, а смиренный Варфоломей объяснял, что для него нет умилительнее радости, нежели принять в обители своей страждущего странника, твердо могущего рассчитывать на гостеприимство хоть до скончания времен.

Слава богу, состязание это вскоре было прервано – вошел еще один богатый растительностью молодой человек в черном балахоне, с поклоном принялся расставлять на столе стеклянные кувшины, блюдца и тарелки. В деревянном горшочке золотился мед, на блюде горой лежали свежие огурчики.

– У вас не теплица ли? – светски спросил Мазур.

– Братия руки приложила, – сказал Варфоломей, подавая пример, разрезал первый попавшийся огурчик и тонко намазал медом. – И к пасеке такоже… Уж простите, у нас не полагается убиенного мяса, кроме масла, ничего животного в обители на прокормление не идет…

Мазур, не колеблясь, взял огурчик и потянулся к меду – гуру черпал себе из того же горшочка, вряд ли успели молниеносно подготовить отраву… Кто мог знать, что нагрянут гости? Не держат же они заранее «заправленные» яства? Черт, что в голову лезет… Но лучше уж допустить в башку параноические мысли, чем лопухнуться и попасть в силки. Диверсант на задании просто обязан быть параноиком…

Все бы ничего, но очень уж пустые и блестящие глаза и у Варфоломея и у подававшего пищу отрока, а в голосе «Христа» звучат интонации граммофонной пластинки, в тысячный раз скрипящей одно и то же… «Христов» в кавычках нынче развелось, как собак нерезаных…

– Простите великодушно, – приложил Варфоломей к груди узкую ладонь. – Охотно поговорил бы с вами далее, но настало святое время медитаций, общения с Отцом небесным…

– О, не затрудняйте себя нашими скромными персонами… – без запинки выговорил Мазур. – Соблаговолите лишь указать, где мы можем обрести ночлег…

– Я пришлю кого-нибудь из апостолов для беседы и заботы о вас, – пообещал Варфоломей, опустив глаза долу.

– Примите душевную благодарность от сраженного вашей добротой страждущего путника, – сказал Мазур, жалея, что Джен не понимает ни словечка.

По лицу Варфоломея – точнее, ничтожно малой его части, открытой для обозрения, – решительно нельзя было понять, как он относится к искренним стараниям Мазура вписаться в окружающее, и уловил ли легкую насмешку. Он отступил с поклонами, уже не такими низкими, тихо прикрыл за собой дверь.

– Блеск, – покачала головой Джен, хрустя, огурчиком. – Что это, вкусное такое?

– Огурец.

– Нет, это желтое…

– Это мед, – сказал Мазур, одним ухом, прислушиваясь, не идет ли кто по коридору.

– Он же совсем не такой…

– Потому что прямо от пчелки, а не из магазина… – сказал Мазур. – Большая разница.

– Ни словечка не поняла, но чуть от смеха не описалась, на вас глядя… По интонациям чую, что вы несли грандиозную чушь…

Мазур приложил палец к губам. Извлек приемник, включил автонастройку и, пользуясь моментом, зачерпнул разрезанным пополам огурчиком медку прямо из горшочка. Шизики они тут или нет, а покушать любят и толк знают…

– Ничего больше не трогай, – остановил он девушку, когда та потянулась к желтым большим яблокам. – Он жрал только огурцы и мед…

– Думаешь…

– Тихо!

– Анахорет вызывает Боярина, – внятно раздалось из крохотного динамика. – Анахорет вызывает Боярина, прием…

Они замерли, ловя каждый звук.

– Вас слушают, Анахорет, – раздался в ответ деловитый мужской голос. – Кравицкий на связи.

– Милейший Сергей Михайлович, если вас не затруднит, передайте Боярину елико возможно скорее, что у меня объявились странные гости. Он меня предупреждал в свое время, знаете ли…

– Знаю. Кто? Опишите.

– Мужчина, за сорок. Рост…

Не было нужды слушать дальше. «Ах ты, сука, – успел подумать Мазур, – то-то понимающие люди шепчутся, что «соседи» стоят за доброй половиной этих «Христов», методики обкатывают, надо полагать…» Выключил приемник, сунул его в карман и взмыл с кресла.

Джен, не особенно и удивившись, нырнула рукой под свитер, извлекла пистолет.

– Вперед, – приказал Мазур и, повесив на плечо расстегнутую сумку, распахнул дверь.

Стороживший в трех шагах от нее «апостол Иона» встрепенулся, с угрожающим видом сделал несколько плавных движений, скорее всего, долженствовавших изображать шаолиньскую «школу змеи». Все это были чистейшей воды прибамбасы, сиречь выдрючиванье – в чем Мазур убедился буквально через три секунды, без усилий поймав запястье «апостола», вывернув ему руку и прижав к себе спиной. Приложил ему к горлу лезвие ножа и шепотом приказал:

– Веди к Варфоломею, сука, а то… Ну?

– Небеса тебя накажут, сын войны…

Похоже, этот искренне верил во всю здешнюю муть – но не было времени мягко и душевно проводить среди него должную пропаганду. Мазур прижал лезвие – чтобы расслоило верхний слой кожи и появилась кровь. Почувствовав боль, «апостол» по-детски взвизгнул:

– Не надо!

– К Варфоломею, мразь!

Джен, озираясь, замыкала шествие. Никто им так и не попался по пути. Поворот, лестница на второй этаж, повсюду их дурацкие иконы… И надо же было угодить в это логово, мимоходом упрекнул себя Мазур, как по ниточке вышли…

– Постереги его, – бросил он Джен, распахнул дверь.

Варфоломей, пристроив наушники на гриву, сидел перед пультом небольшой, но мощной рации (над которой висела очередная икона, изображавшая некую помесь лемура с орангутангом, облаченную в оранжевую мантию). Он все еще говорил:

– .„волосы темные, до плеч, одета…

– Эй! – окликнул Мазур.

Варфоломей обернулся и отчаянно завизжал в микрофон:

– Помогите!

– Стих, – сказал Мазур, даже не дернувшись вырвать у него микрофон – все равно поздно. – Шасть ГПУ к Эзопу—и хвать его за жопу. Мораль сей басни ясен – не надо больше басен…