Александр Бушков - След пираньи

– Еще бы.

– Они прекрасно провели операцию по захвату, – сказал Мазур. – Все четко, грамотно, по высшему разряду. Но дальше все у них пошло наперекосяк, а это наталкивает на версию: они попросту столкнулись с чем-то, чему их не учили…

– Конкретнее, – серьезно сказал Кацуба, задумчиво прикрыв глаза и помахивая авторучкой.

– Их не учили защищаться, такое у меня осталось впечатление, – продолжал Мазур увереннее. – Со мной самим дело обстоит почти так же, я на девяносто девять сотых учен нападать, я могу защищаться, но вряд ли способен наладить грамотную оборону на серьезном объекте… Не моя задача.

– А противодиверсионные мероприятия?

– Противодиверсионные мероприятия и оборона – разные вещи, если вы… если ты понимаешь, что я имею в виду.

– Понимаю, – сказал Кацуба. – Дальше?

– Я бы сказал, для них явилось полной неожиданностью, когда допрашиваемые вдруг превратились в нападающих. Они элементарно растерялись. Но это профи, зуб даю…

– Профи, которые не привыкли к тому, что допрашиваемый вдруг превращается в атакующего… – помахивая авторучкой в такт, произнес Кацуба, словно пробуя эту гипотезу на вкус. – Профи, которые умеют нападать и теряются, когда на них самих вдруг совершен налет… А это интересно. Это версия. Потому что, если подумаем, отыщем конторы, отвечающие этим условиям, нет? Конторы,– подчеркнул он голосом. – Поскольку криминальным структурам, по идее, следует одинаково хорошо владеть приемами как нападения, так и защиты. По идее… А в жизни возможны варианты – оборзели, распустились, рассчитывают, что никто на них в жизни не нападет… Словом, версия твоя интересная, но однозначно не скажешь, а?

– Конечно. При минимуме информации…

– И отсутствии успехов в моей работе по делу, а? – усмехнулся Кацуба. – Это ты подразумеваешь в подтексте?

– Подразумевать – еще не значит упрекать, – сказал Мазур. – Я же понимаю, вы только начали…

– Ну, спасибо, что не упрекаешь, – крайне серьезно сказал Кацуба. – Положеньице у нас деликатное, хоть газетки помоев на нас льют вдесятеро меньше, чем в незабвенные времена угара перестройки, но все равно внутри страны приходится работать деликатненько, так, словно нас вовсе и нету… Вот, кстати. Тебя на завтра в РУОП вызывают. Повесточку привезли в штаб. Сам понимаешь, пришлось им передать чуток препарированные материалы по… – он помолчал, – по убийству в поезде. Вопросы у них, конечно, имеются, проще ответить, чем давить нашим авторитетам на ихних авторитетов…

– Понимаю, – тусклым голосом сказал Мазур.

– Съездишь, поговоришь, вряд ли они тебе что пришьют, ты же в любом случае – сторона пострадавшая…

– У тебя все? – спросил Мазур. Никакого желания продолжать разговор в этом направлении не было.

– Да вроде бы. – Кацуба задумчиво уставился в потолок. – Значит, к каким выводам мы пришли? Про иностранных шпионов не стоит думать даже в шутку. То, что у них оказался твой паспорт прикрытия, ясности не вносит – с равным успехом они могут оказаться и мафией, и государственной структурой… либо причудливой помесью того и другого: мафия плюс государственная структура в лице ее худших представителей, весьма нечестным образом подрабатывающих на стороне. Прецедентов хватает… – Он вновь принялся созерцать потолок. – Вот только при любом раскладе возникает сакраментальный вопрос: мотивы… Какие мотивы у них возникли, подвигнувшие столь бесцеремонно, столь нагло перехватывать вас всех прямо по дороге в аэропорт?

– А тесть с тещей что говорят? – спросил Мазур.

– Тесть уже ничего не говорит, с ним что-то вроде легкого микроинфаркта приключилось от всех переживаний, в нашу больничку увезли, в город… Теща покрепче, волевая женщина, Лобанов ее в пятом коттедже устроил, подождем, пока тесть оклемается, отправим в Питер военным бортом для надежности… – Кацуба играл авторучкой. – Так вот, выясняли у них одно: кто ты есть такой. Где трудишься, чем трудишься. Судя по записи, тесть твой в непритворном страхе за здоровье супруги успел выложить все, что знал: военный инженер, в данный момент находишься в рядах славного флота, поехал в отпуск с женой. Когда спросили про пресловутый паспорт на фамилию Минаева, он им сказал, что ты, насколько ему известно, инженер шибко секретный, с новой техникой дело имеешь постоянно, вот оттого-то, должно быть, фамилий у тебя больше, чем нормальному инженеру, даже военному, положено. Ну, за то, что пел соловьем, винить его трудно – попади-ка посторонний человек в такие игры… Ладно, вернемся к мотивам.

– А что – мотивы? – сказал Мазур. – Хотят меня нейтрализовать, как крайне неуместного свидетеля. Возможно, сели на хвост тогда, на перроне. Вели до базы… Не удивлюсь, если и на похоронах кто-то наблюдал.

– И узнав, что ты – военный, все равно решили подержать за адамово яблочко… В общем-то, и это меня не удивляет – нынче никто никого не уважает, нет прежнего трепета. Вот только… – Он замолчал и какое-то время таращился на Мазура с простецким видом. – Ты им, случайно, на хвост не наступал уже здесь, по возвращении?

– Каким образом? – пожал плечами Мазур.

– Любишь ты плечами пожимать, я уж заметил. Ладно, я сам не без вредных привычек – авторучку вон грызу, что твой хомяк… Степаныч, Прохора Петровича, то бишь Сергея Суховцева, не ты мочканул?

Мазур, сжав зубы, смотрел в пол. Плюха была неожиданной.

– Ну, что молчишь?

– А какие доказательства? – спросил Мазур, все еще не поднимая глаз.

Кацуба хохотнул:

– Доказательства в том, что нет никаких доказательств… Так чистенько и культурно положить кучу народу, не привлекая ни малейшего внимания и благополучно растворившись в ночной тиши, мог исключительно толковый специалист…

– Мало их нынче от мафиозников кормится?

– Многовато, – согласился Кацуба. – Только у тебя, в отличие от многих, еще и мотив есть… Был, вернее. А? И кре-епкий мотив-то. Я в свое время был малость южнее Панамского канала… ну, турпоездка такая выпала. Насмотрелся на тамошние нравы – народ горячий, такая вендетта из-за любого пустяка закрутиться может, а если не из-за пустяка, так вообще святых вон выноси, туши свет и лезь в бомбоубежище… Ты не ерзай, Степаныч, – сказал он резко. – Я, во-первых, не военный прокурор, а во-вторых, прекрасно понимаю, что улик против тебя нет никаких. Не те вы мальчики. А если уж предельно откровенно, то я на твоем месте сделал бы то же самое, точно тебе говорю. Еще и дом бы с землей сровнял… после всего пережитого. Не мое это дело – тебе мораль читать. Пусть читает тот, кто уличит, – а уличить тебя не смогут до двадцать второго столетия… Но если уж вокруг тебя – и вокруг серьезного объекта, кстати – начались такие странности, знать я просто обязан. Посмотри на меня и кивни буйной головушкой – самую малость. Ну? Тебя это ни к чему не обязывает, а мне нужна полная определенность… Да ты не стесняйся, я на суше видел не меньше, чем ты на воде. В обморок не упаду и стучать не побегу. Альзо?