Сергей Зверев - Этому в школе не учат

В этой школе и очутился бывший летчик-истребитель Николай Забродин.

Он был, как и положено коммунисту, неверующим. Но от этого места его иногда пробирала потусторонняя холодная жуть. Ему иногда казалось, что здесь мечутся неупокоенные души тех самых больных бедняг, кого без тени сомнений расстреляли гитлеровцы.

«Вы же, фашистские гниды, сами сумасшедшие, — думал он. — Вас самих когда-нибудь мы пролечим свинцовыми таблетками. Придет час!»

И он делал все, чтобы этот самый час приблизить.

Как офицеру, военную подготовку в школе ему сильно сократили. Ни маршировать, ни постигать военные премудрости не заставляли. Зато уделяли больше внимания спецподготовке.

В учебной группе с ним было еще четыре человека. Они вместе жили в небольшой комнате на втором этаже клиники — наверняка здесь раньше лежали на кроватях шизофреники и эпилептики.

Забродин учился добросовестно. Чем быстрее он освоит шпионские премудрости, тем быстрее его перебросят на ту сторону. Во всяком случае он на это сильно надеялся.

Он учился, а заодно мысленно готовил отчеты — о характере подготовки, о методике работы абвера. И главное, о преподавателях и курсантах. Нужно вычленить основное, что поможет в борьбе с этим змеевником.

Он активно приобретал знакомства как среди постоянного, так и переменного состава школы. Контактный, внимательный, умеющий побудить собеседника разговориться в его же удовольствие, Забродин легко сходился с людьми. В этом ему сильно помогал тот мешок табака, который он наменял, работая обслугой в батальоне связи. Этот табак, которым он щедро угощал окружающих, творил чудеса: как магнитом притягивал собеседников и толкал их на откровенность.

Он внимательно присматривался к своему окружению, ведя беседы на общие темы, осторожно прощупывая людей. У него с детства была такая черта, как проницательность. Он чувствовал состояние человека, неискренность и вранье. И нутром чуял провокаторов. А их тут было полным-полно. И его окучивали особенно сильно. Племянник заместителя руководителя Наркомпути был на особом счету. На него у немцев были большие планы.

Еще перед заброской к немцам Забродина инструктировали особисты: «Тебя будут проверять постоянно. И достаточно один раз оступиться, чтобы потерять все. Немцы не дураки. Они мастера этих игр. И тебя спасут только выдержка и находчивость».

Одного провокатора он вычислил сразу. Тот работал грубо и после третьей совместной самокрутки предложил перебежать к партизанам. Забродин с легкостью душевной сдал его курирующему их преподавателю специальных дисциплин и удосужился похвалы. После этого он провокатора не видел — наверное, того перевели в другую школу, поскольку здесь он был засвечен.

Отметил Забродин еще пару таких же заходов — уже более умных и расчетливых. Такое аккуратное прощупывание его отношения к немцам, к войне и насчет дальнейших планов.

Потом к нему подвели девушку из женской учебной группы. У немцев были свои хитрые соображения по использованию этих дам. Они знали, что туда, куда не проникнет ни один агент-мужчина, с легкостью просочится женщина с использованием особых дамских методов и чар. Девчонки там подобрались на вид очень даже ничего. Вот одна и начала откровенно охмурять его. Он был далек от мысли, что виной тому исключительно его мужское обаяние. Она на задании. И это даже веселило.

Куда менее веселыми были мысли о необходимости подтянуть к сотрудничеству кого-то из новых боевых «товарищей». Необходимо сообщить своим, что он жив-здоров, сбросить добытую информацию. Как? Только через тех, кто уйдет на заброску.

Он заработал доверие у начальства, сдав провокатора. Но будут новые провокаторы. А ему как воздух нужна связь с Центром и, значит, нужна вербовка. И тут один неверный шаг, неверно понятый человек — и все.

Большинство слушателей он отмел сразу. Сдадут тут же — и не из любви к немцам, а из обычного страха. Но на кого сделать ставку? На кого?!

В его учебной группе был слушатель по кличке Риман. Забродин пару раз предлагал ему табачку, но тот резко отказывался:

— Свой есть! Чужого не надо.

Риман демонстрировал тем самым, что никому не хочет быть обязанным. Вообще, на контакт ни с кем не шел. Человек-загадка.

В тот день шли занятия по истории России и масонства. Вел их гражданский, по возрасту и интонациям — типичный университетский преподаватель. Он в красках и эмоциях расписывал сатанинскую суть большевиков, погубивших Российскую империю и кинувших русский народ в бездну рабства, владычества иноверцев и иноплеменников. Ленин, Сталин — кровавые палачи. Народ подавлен террором. Гитлер — освободитель. И все в том же духе.

Неожиданно Забродин уловил резкий, полный ненависти взгляд, который Риман бросил на преподавателя. Так не сыграешь.

Еще был один момент. Вопросы о прошлом в школе не приветствовались. Слушателям запрещалось называть друг друга реальными именами — только оперативный псевдоним. Это как в древних религиозных орденах — проходишь инициацию, рвешь с прошлым и получаешь новое имя. Но здесь все же не секта, а слушатели — не монахи. Трудно иногда удержаться и не выдать что-то о себе, когда общаешься с людьми изо дня в день.

Риман обозначал себя сержантом-танкистом, который попал в плен в кровавой мясорубке подо Ржевом. Вот только что-то не состыковывалось. Проскальзывали у него нотки, свойственные выпускникам военных училищ, а не сержантам. Да и было у Забродина четкое ощущение — они где-то раньше встречались. Мимоходом — иначе летчик с его хорошей памятью запомнил бы. И не на фронте — это точно. Но где?

Не раз он ломал голову, но так ни к чему не приходил. Риман оставался для него непонятной величиной. Вполне возможно, он — провокатор, только действующий очень изощренно.

Сидя в классе и делая вид, что просматривает свои записи в тетрадях, Забродин думал об этом человеке.

Вошел слушатель-новобранец.

— Слушатель Лунь, вас вызывает лейтенант Браун.

Немцы умело оцепили дом. Мы могли еще попытаться уйти. Но оружия у нас не было — мы же мирные жители! Кроме того, от немецкого отделения полевой жандармерии и нескольких полицаев из пистолета не отобьешься.

— Леон Шинкевич, — сказала Марфа, поглядев в окно. — Полицай. Ко мне все подбивается, но Казимир отваживает.

— Может, он тебя и вложил? — спросил Степан.

— Не знаю я ничего!

Между тем немцы проследовали во двор — вроде бы так степенно и расслабленно, но работали справно, прикрывали друг друга, держали под контролем окна, откуда могут ударить очередью или бросить гранату.

От греха подальше я отошел от окна.

Степан полез в мешок и извлек оттуда «лимонку».