Илья Деревянко - Обелиск для фуфлыжника

Елкин сперва остолбенел, затем чуть не захлебнулся желчной злобой. Он хотел было собственноручно измордовать зарвавшегося щенка, нет, лучше всех четверых до кучи, но вовремя вспомнил о своей травме, не позволявшей делать резких движений. Проклятый Снежок! Лишил боеспособности, скотина! Приходится терпеть наглый выпендреж всяких безмозглых кусков мяса, а впрочем... Ба! У него же имеется крыша, да еще какая! Наикрутейшая! Пусть подполковник со товарищи начинает отрабатывать полученные бабки! Зверское выражение на лице коммерсанта сменилось приторно-слащавой улыбкой.

– Приходите завтра, в одиннадцать утра, – коварно промурлыкал Сергей Игнатьевич. – Вы сполна получите заработанное плюс выходное пособие! Слово даю!.. * * *

– Мы не можем их арестовать! – двумя часами позже объяснял Елкину Касаткин. – Какое ж тут вымогательство? За зарплатой люди явились. Они в бухгалтерских документах значатся. Не получится рэкет навесить!

– Не обязательно арестовывать! – хихикнул Сергей Игнатьевич. – Обработайте по полной программе, и достаточно.

– Ну это запросто! – успокоился руоповец. – Ты, главное, спровоцируй их на грубость, угрозы и так далее, чтоб было к чему прицепиться, а дальше дело техники!

– Без проблем! – заверил подполковника Елкин...

В отличие от бандитов Соболя охранники Елкина не ожидали от своего недавнего патрона какой-либо пакости. В обусловленное время они прилежно явились к нему в кабинет. Дверь в смежную комнату была чуть приоткрыта, там явственно слышалось подозрительное шевеление, но ребята по неопытности не насторожились.

– Сергей Игнатьевич! Мы пришли получить обещанную плату. Как договаривались, – объявил Гордеев.

– С кем договаривались? – изобразил непонимание Елкин.

– С вами!

– Ой, чегой-то не припомню, – придурковато заблажил коммерсант. – Чегой-то с памятью моей стало! А может, ты, мальчик, врешь?! Ась?! Молодежь-то нахальная пошла, загребущая. У всех подряд денег требует! Одно слово – рэкетиры! Ой, боюсь! Ой, не жгите меня раскаленным утюгом!

– Так вы над нами издеваетесь? – нахмурился Гордеев.

– Верно! Издеваюсь! – радостно закивал Сергей Игнатьевич. – А как ты догадался?

– Перестаньте паясничать, – с трудом удерживая вертящиеся на кончике языка меткие, грубые выражения, живо характеризующие личность Елкина, медленно проговорил парень. – Вы слово дали!

– Мое слово: захотел – дал, захотел – обратно забрал, – кривлялся господин Елкин. – Катись колбаской по Малой Спасской! Ишь, губищи-то раскатал! Закатай обратно. Гуляй, рванина!

Терпение Гордеева лопнуло.

– Сволочь! – взорвался он. – Козел вонючий! Харю бы тебе набить!

– Набей, набей, – подначивал Сергей Игнатьевич, – да смотри, ручонки свои не обломай!

– Мразь! Падаль! Понос свинячий! – зарычал Виктор, приближаясь к столу Елкина. За ним по инерции подались вперед остальные секьюрити. Поняв, что настал долгожданный момент, Сергей Игнатьевич подал условный сигнал. Из смежной комнаты шустро выскочили четыре звероподобных руоповца с вурдалачьими ухмылками на губах. Следом неторопливо вышел подполковник Касаткин.

– Дайте им! – без всяких околичностей скомандовал он подчиненным. Руоповцы с овчарочьим рыком накинулись на оторопевших охранников. Первым замертво свалился Вася Крошкин, получивший жестокий удар кулаком точно в не-зажившую челюсть. Вторым пал Никита Костылев, буквально нанизанный на твердый ботинок руоповца (проникающий май-гери в живот) и добитый ребром ладони по затылку. А вот Виктор Гордеев с Алексеем Пичугиным оказали неожиданно активное сопротивление. Загнанные в разные углы кабинета, они с яростью отчаяния дрались каждый против двоих громил. На долю Пичугина выпало сражаться с капитаном Дробижевым и старшим лейтенантом Курбатовым. Невзирая на поистине героические усилия, Алексей достаточно быстро сник под градом мощных профессиональных ударов и без сознания рухнул на пол, успев, однако, украсить левый глаз Дробижева впечатляющим фингалом. Зато в углу Гордеева обстановка складывалась несколько иначе. Точным ударом носка ботинка в пах Виктор вывел из строя Кобелева и теперь бился один на один с лейтенантом Гавриловым. Лица обоих успели превратиться в кровавое месиво, но конечный исход поединка до сих пор оставался неясен.

– Давай, Гришка! Ломай сосунка! – азартно вопил Касаткин, жестом запретив остальным руоповцам вмешиваться. – Дави, блин! Не справишься – сгною!

Угроза начальника добавила лейтенанту энергии. Изловчившись, он неожиданным ударом повалил Гордеева в просвет между столом Елкина (сам Сергей Игнатьевич давно перебрался на более безопасную позицию) и стеной. С оскаленной от боли, пестреющей всеми цветами радуги физиономии Гаврилова градом катился пот, смешанный с кровью. По-мясницки кхекнув, он пнул упавшего ногой под ребро, проворно нагнувшись, ухватил его правой рукой за челюсть, левой – за волосы на затылке и рывком поднял, выворачивая шею на излом. До предела напрягая могучие шейные мышцы, сморщившийся от натуги Гордеев зацепил левой ладонью затылок руоповца, предплечьем правой руки уперся ему в грудь и разворотом корпуса слева направо впечатал противника в стол. Схватив телефонную трубку, Виктор круговым движением обмотал провод вокруг шеи оглушенного Гаврилова и рывком сдернул лейтенанта на пол. Руоповец отключился.

– Крут, крут паренек! Но нам и не таких доводилось обламывать. Смотрите, молодежь, учитесь! – проворчал Касаткин, неторопливо направляясь к окровавленному победителю. Вениамин Михайлович намеревался на практике продемонстрировать подчиненным, как нужно «крутых обламывать». Боец он был отменный, но сейчас рассчитывал в основном на психологический фактор.

Однако самоуверенность сыграла с подполковником злую шутку. Невзирая на исходившую от Касаткина волну смертельной опасности, «паренек», вместо того, чтобы пасть перед грозным дядей на колени и слезно молить о пощаде, молниеносно саданул ему ступней в грудь. Выхаркнув из легких воздух, Вениамин Михайлович отлетел назад и едва удержался на ногах. Нельзя сказать, чтобы удар особо повредил крепкой грудной клетке руоповского начальника. Нет, все получилось гораздо хуже. Ступня Гордеева больно ранила подполковничье самолюбие. В мгновение ока Касаткин превратился в подобие древнего берсеркиера [33]. Издав дикарский боевой клич, он вихрем налетел на Гордеева, чудовищным ударом отправил Виктора в глубочайший нокаут и принялся с нечеловеческой яростью топтать его. Скорее всего руоповец забил бы парня до смерти, но, по счастливой случайности, он зацепился штаниной за обломанный в процессе недавней баталии угол стола, в клочья разодрал ткань о занозистые щепки, заодно болезненно повредив кожу на мускулистой ляжке, и обрушил весь свой гнев на сей злокозненный предмет меблировки. Менее чем за минуту прочный, добротный стол превратился в груду обломков – не очень крупных. Подполковничья ярость пошла на убыль. Касаткин остановился, тяжело дыша, и обвел помещение налитыми кровью глазами.