Илья Деревянко - Военный преступник

С этими словами он нанес мне страшный, проникающий удар коленом в низ живота. Однако застать врасплох не сумел. Уйдя разворотом корпуса с траектории удара, я сделал небольшой шажок вперед и одновременно всадил правый локоть в подбородок Шевченко. Валентин рухнул как подкошенный.

– Паршиво вас готовили в Иностранном легионе, – придавив ступней горло поверженного противника, иронически заметил я. – Боец из тебя, как из говна пуля. Лишь над слабыми куражиться способен!

– Не смейте!!! Перестаньте драться!!! Немедленно прекратите!!! – вдруг услышал я сиплое, заполошное кукареканье. Спотыкаясь и придерживая указательным пальцем сползающие с носа очки, к нам бежал господин Сперанский.

– Не беспокойтесь, Дмитрий Афанасьевич, – убрав ногу и изобразив на лице светскую улыбку, сказал я запыхавшемуся археологу. – Никакой драки в помине не было! Обыкновенный товарищеский спарринг. Мы же должны поддерживать спортивную форму! Правильно, Валентин?!

– Да, да... – натужно прохрипел распростертый на траве Шевченко. – Просто спарринг! Не более...

Успокоенный профессор повернулся обратно, к кургану.

Остаток дня прошел без приключений.

Минуло трое суток. За это время я понял, наконец, причину своего непреодолимого отвращения к Залумяну с Астаховым (услышав однажды вечером гнусные охо-ахи, доносящиеся из голубой палатки) и благословил собственную предусмотрительность, заставившую меня с самого начала пользоваться отдельным столовым прибором. Я не приверженец блатных законов, но есть из одной посуды с пидорами никогда не стану! Противно!

Между мной и Шевченко поддерживался молчаливый, вооруженный до зубов нейтралитет, со Сперанским и гастарбайтерами я тоже практически не общался (два-три слова, не более.) Зато очень близко сошелся с Таней Меньшиковой, и вскоре мы стали ночевать в одной палатке.

Двадцатипятилетняя Таня оказалась нежной, страстной и вдобавок умной женщиной! С ней можно было не только заниматься любовью, но и поговорить по душам. Она хорошо разбиралась в медицине, в политике, в человеческой психологии. Охотно рассказывала о себе, но ни разу не спросила о моем прошлом. Видимо, чувствовала интуитивно, что данная тема для меня крайне болезненна. В остальном ничего особенного пока не происходило. Злодеи-грабители на лагерь не нападали, хищных зверей в окрестностях не наблюдалось... Каждый вечер я, согласно инструкции, звонил Константинову с лаконичным докладом, типа: «В Багдаде все спокойно». Между тем раскопки двигались ударными темпами. Гастарбайтеры «вгрызлись» в землю метров на десять и к исходу третьих суток с начала работ наткнулись на облицованный камнем, засыпанный щебнем тоннель, ведущий куда-то вниз, наискосок. Подгоняемые суматошными восклицаниями Сперанского, а также повелительным рычанием Залумяна, они удвоили усилия, и спустя час из-под слоя щебня показалась первая каменная ступенька. Затем вторая. Сомнений не оставалось – обнаружен вход в гробницу! Оба руководителя экспедиции аж запрыгали от счастья. К вечеру было очищено уже восемь ступеней. С наступлением сумерек сияющий профессор петушиным голоском скомандовал: «Отбой!»

Измотанным работягам, трудившимся сегодня без обеда, он на радостях распорядился выдать пару ящиков дешевой водки, а «элиту» пригласил распить у костра «несколько бутылочек «Бургундского». Мы с Таней от угощения отказались и, наскоро поужинав, ушли в палатку, но все прочие «гудели» допоздна. Гастарбайтеры горланили песни: украинцы – украинские, молдаване – почему-то цыганские. У «элитного» костра фальшиво бренчал на гитаре Шевченко, громко спорил сам с собой быстро окосевший Сперанский. Откровенно лапались Залумян с Сержиком, дуэтом подвывая популярный среди гомиков шлягер из репертуара Бориса Моисеева...

Угомонились они далеко за полночь, когда налакались до свинского состояния и отрубились кто где сидел. Даже до палаток не доползли! А ближе к утру мне приснился на редкость реалистичный, страшный сон. На сей раз не связанный напрямую с моим преступлением.

По поляне, в ярком свете луны, не спеша, по-хозяйски прогуливался отвратительный старик: сгорбленный, крючконосый, облаченный в черную хламиду до пят, испещренную вышитыми золотом пятиконечными звездами. Седые волосы старика развевались по ветру, нечесаная борода торчала веником, в глазах горела демоническая злоба, а длинные, грязные ногти на скрюченных пальцах напоминали когти. На высохшей шее на массивной золотой цепи висела квадратная платиновая пластина, покрытая причудливыми гравированными письменами.

Поляна же выглядела совсем как накануне, по окончании всеобщей попойки: распахнутые пустующие палатки, тлеющие угли костров. Возле них – неподвижные, храпящие тела... Неожиданно старик остановился и вперился лютым взором в место раскопок. Тонкие синеватые губы медленно растянулись в торжествующей сатанинской улыбке. Некоторое время он молча созерцал очищенные от щебня ступени. Потом дико расхохотался и взмахнул костлявой рукой. В тот же миг в небе сверкнули белесые молнии, грянул гром, а над поляной закружилась невесть откуда взявшаяся туча воронья. Зловещий старик что-то пронзительно провизжал (слов я разобрать не смог), и вороны, кровожадно каркая, дружно устремились вниз на пьяных археологов, остервенело долбя их плоть острыми клювами. Чертов хрыч вторично взмахнул рукой. Из леса безмолвно вышла огромная стая волков. Особей сорок, не меньше!

Он снова открыл рот, но тут...

– Эй ты, прекрати!!! – не выдержав, закричал я.

Пылающие адским пламенем глаза мгновенно уставились на меня. Тощая лапа потянулась в мою сторону, одновременно растягиваясь, как резиновая, и почти достигла горла, но... вдруг резко отдернулась, словно обожглась.

– Крест носишь! – болезненно морщась, проскрипел мерзкий тип. – Зря! Сними сейчас же!!!

Я отрицательно покачал головой.

Морщинистая рожа исказилась в гримасе бешенства.

– СНИМАЙ!!! – оглушительно рявкнул он.

– Нет! – жестко отрезал я. – Не дождешься, морда бесовская!!!

– Ах та-а-ак?!!

Старик засветился синим пламенем, взмыл в воздух, распростер над землей руки и быстро заговорил на неизвестном языке. На поляне начало твориться нечто невообразимое. Пьяницы повскакивали на ноги и, не открывая глаз, бросились друг на друга врукопашную. В ход пошли кухонные ножи, ломы, лопаты. Брызгала кровь, хрустели кости, трещали проламываемые черепа... Дерущимся активно «помогали» вороны, долбя клювами по головам всех подряд. Затем с места сорвались доселе неподвижные волки и ринулись в самую гущу схватки. В центре поляны образовалась здоровенная, копошащаяся куча-мала, из которой неслись карканье, звериный рык, людские стоны и периодически вылетали ошметки мяса.