Андрей Дышев - Кодекс экстремала

Как раз к остановке подпылил автобус, но я, обманывая сам себя, вдруг вспомнил, что дома у меня нет ни крошки хлеба, и пошел обходить все попутные магазины.

«Чего ты мучаешься? – спрашивал я себя, становясь в конец длинной очереди за хлебом. – Ты не знаешь, что делать дальше с этим знанием истины? Ты раскрутил преступление, нашел преступника, но не знаешь, в какой фантик завернуть свой труд и кому его преподнести? Милиции он не нужен, она давно закрыла это дело, а Володя Кныш уже не поверит мне, даже если я приведу ему неопровержимые факты. Он до конца дней своих будет шарахаться от меня, как черт от ладана. Мне – тем более не нужен. Дело Милосердовой было для меня чем-то вроде кроссворда. Решил его, скомкал газетку – и в урну. А что, прикажете обрамить и на стенку повесить? Вот только как мне поступить с Лешей? Как к нему относиться?»

Мне надоело стоять за каким-то скандальным гипертоником, который безостановочно ворчал по поводу медленного продвижения очереди и хватался за сердце.

– Черт возьми! – вслух выругался я. Меня начинала раздражать собственная нерешительность. Точно сказал кто-то из великих философов: движение – все, конечная цель – ничто. Это надо было мне почти три недели кряду носиться как угорелому по следу преступника, недосыпать, недоедать, рисковать башкой, чтобы, достигнув цели, в нерешительности остановиться между булочной и автобусной остановкой.

Берег моря притягивал, а моя квартира с вечной горой засохших грязных тарелок в раковине, с альпинистскими веревками, крюками, карабинами, подводными очками, ластами всех цветов и размеров, пневматическими ружьями – исправными и поломанными, которые валялись на диване и под книжным шкафом, – отталкивала; моя несчастная бесхозная квартира представлялась мне сейчас камерой смертников, где мне суждено было тыкаться в стены без всякого смысла, в каком-то полубредовом состоянии, в котором не проглядывалось ни будущего, ни прошлого.

«Да что я мучаюсь, голову ломаю!» – подумал я, стряхивая с себя эту липкую нерешительность, как пчела со своих лап сахарный сироп, и направился к бочке с портвейном. Мадера оказалась теплой, и после второго стакана горячий асфальт поплыл под моими ногами, зато ощущение глухого тупика, в который я забрел, мгновенно рассеялось и на меня хлынул поток белозубых загорелых улыбающихся лиц. Виртуозно лавируя между изможденными морем и солнцем отдыхающими, я бодро зашагал по кипарисовой аллее на набережную, откуда дул крепкий морской бриз и обрывками доносилась музыка.

«Для начала я зайду к Аруну. Этот приветливый армянин готовит шашлык так, как никто на побережье, – думал я, не в силах совладать со зверским аппетитом, разгорающимся во мне. – Затем загляну в «Парус». Надо будет напомнить о себе и уже с завтрашнего дня возобновить ловлю крабов. А потом, потом…»

То, что я намеревался сделать потом, я сделал в первую очередь. Фигурка человека в белых шортах, сидящего у пирса в тени полосатого шезлонга, раздражала, как соринка в глазу. Стягивая с себя по пути куртку и майку, я шел к пирсу. Недалеко от берега прыгали на волнах две «Ямахи», сверкая оранжевыми бортами. Один из водителей постоянно сваливался в воду, второй же управлял более виртуозно и удерживался в седле, даже когда его вместе с мотоциклом подкидывало в воздух. «От этого мне было бы нелегко уйти», – подумал я, вспомнив свою недавнюю гонку на водном мотоцикле.

Я напрасно разулся. Черный кварцевый песок накалился до такой степени, что, сделав всего три шага по пляжу, я подскочил, как мотоциклист на волне, и сел, задрав ноги кверху. Дима Моргун следил за мной из-под зонтика, и его тонкие усики растянулись во всю ширину лица, напоминая математическую скобку.

– Ты бы лучше не зубы скалил, – сказал я, стряхивая песок с подошв, – а залил бы это пепелище водой.

Дима ничего не ответил, снова откинул голову на спинку шезлонга, и в его зеркальных очках заплескалось море. Я сунул ноги в кроссовки и, оставляя за собой борозду, добрел до зонтика.

– Будешь кататься? – спросил он, не поворачивая головы.

– Я хотел предложить тебе бокальчик холодного шампанского.

Дима вздохнул, вытянул перед собой руки, сжал кулаки, хрустнув суставами.

– Как ты мне надоел! – сказал он, снова растягивая усами лицо.

– Неправда, – ответил я, опускаясь на песок рядом с ним. – Ты только делаешь вид, что я тебе надоел. На самом деле тебе очень хочется со мной поговорить.

– Черт с тобой! – беззлобно ответил Моргун. – Беги за шампанским.

Когда я спускался на пляж с бутылкой под мышкой, над Моргуном, изогнувшись вопросительным знаком, нависал худой, загоревший до черноты помощник. Парень держал в руках раскрытый журнал и водил по странице пальцем.

– …если пластиковую плоскодонку считать как четырехместную, то все равно одной не хватает, – говорил он Моргуну.

Дима, сняв очки и потягивая пепси из банки, косился на журнальную страницу.

– Дальше! – поторопил он мальчика.

– Компрессоры. Числятся три, а в наличии только два.

– А почему ты движок не считаешь?

– Это от «Жигулей», что ли? – захлопал парень глазами.

– Что ли! – подтвердил Моргун и, заметив меня, легко подтолкнул Сережу рукой. – Иди и с вопросами больше не подходи! Весь хлам, все запчасти возьми на учет.

Парень, почесывая затылок и все еще глядя в журнал, поплелся в мастерскую. Он спокойно ступал босыми ногами по песку и не чувствовал боли.

– Решил провести ревизию? – спросил я.

Моргун не ответил. Либо разговор об инвентаре был ему неинтересен, либо представлял собой коммерческую тайну. Он взял у меня из рук бутылку, посмотрел на этикетку и поморщился:

– Сухое! А почему Гульке не сказал, что для меня? Дала бы полусладкое.

– Сухое в жару идет лучше, – отвертелся я.

– Ну, тогда открывай!

Пробка взлетела в небо, вращая белыми боками, словно миниатюрная чайка, и, спикировав вниз, шпокнула по зонтику. Моргун пригубил бутылку. Пузырящаяся пена поползла по его подбородку, съехала на грудь и застряла на золотом кресте с распятием. Христос омылся шампанским.

Дима передал бутылку мне. Скользкая и холодная, как только что пойманная увесистая рыбина, она медленно выползала из моей ладони. Напротив нас на мелководье полная женщина пыталась оседлать прогулочный катамаран. Поплавок под ее тяжестью полностью уходил под воду, палуба наклонялась, и пассажирка соскальзывала с нее в воду.

– Ты паспорта у клиентов требуешь? – спросил я. – Вдруг утопят катамаран или, не дай бог, «Ямаху». Как потом счет предъявить?

Моргун медленно повернул скуластое лицо. В его очках отразились две мои физиономии.

– Ну, – мученическим голосом произнес он, – давай рожай скорее! О чем ты хочешь меня спросить?