Андрей Дышев - Морской узел

– В тюрягу его!! – истерично визжал Дзюба, с трудом поднимаясь на ноги. – Немедленно!! В карцер эту суку!! Иголки ему под ногти!! Почки ему отбить, чтоб кровью ссал!! Селезенку ему разорвать на кусочки!! Сгноить!! Задушить!!

Я первый раз в жизни видел, чтобы человек от злости стал зеленым. Подскочив ко мне, Дзюба замахнулся, чтобы ударить меня по лицу, но промахнулся, его кулак надломился и лишь касательно прошелся по краю моего подбородка. Камуфляжные дебилы стали исправлять ошибку своего шефа и несколькими сильными ударами свалили меня на пол. Я лежал, плюясь кровью на линолеум, а Дзюба все еще визжал, топал ногами и колотил кулаками по столу.

– Замордовать его! Искалечить!

– Сделаем, шеф, – пробубнил из-под маски дебил.

– Бить до тех пор, пока не согласится! А если будет плохо говорить, то снова бить, а потом снимать все заново! Десять, двадцать дублей, но чтобы к утру у меня материал был!!

– Будет, шеф.

Они еще попинали меня ногами. Один удар пришелся в плечо, а второй – в живот, отчего я долго корчился на полу, и тупая боль не давала мне вздохнуть.

Потом меня подняли на ноги, скрутили руки и надели наручники. Один из дебилов обыскал меня, выкинув на пол все, что он нашел в карманах: мобильный телефон, какие-то деньги, паспорт, ключи от квартиры. Наконец мне на голову накинули тряпку и вывели из кабинета. Когда меня спускали по лестнице, я очень не хотел, чтобы Ирина меня увидела и узнала. «Похоже, я отыграл свое», – подумал я, когда меня затолкнули в провонявший бомжами фургон машины. Захлопнулась дверь, щелкнул замок. Потом заскрежетала коробка передач, и машина тронулась с места.

Дебилы сидели по обе стороны от меня и, коротая время, развлекались тем, что по очереди били меня по чему попало. Мало того, что мои руки были скованы за спиной. На моих глазах по-прежнему была повязана тряпка, и я не мог угадать, с какой стороны и по какому месту придется очередной удар. Дебилы хихикали, наблюдая за тем, как я сжимаюсь, подобно пружине.

– А вот и не угадал! – радостно произносил кто-то из них, ударив меня коленом в подбородок. – Ну-ка, а теперь куда я попаду?

Я напрягался, и следовал новый удар – в солнечное сплетение. Я складывался пополам, плевал на пол соленой вязкой кровью. Дебилы веселились еще больше.

– Стой, стой! Теперь моя очередь! – спорили они между собой. – Ты уже пять раз его долбанул, а я всего три!

– Зато ты два раза по почкам его достал, а удар по почкам приравнивается к двум ударам в живот!

Я пытался внушить себе, что не чувствую боли, что превратился в мешок, набитый старыми газетами, и удары дебилов выбивают из моих внутренностей лишь пыль. Но прав был Дзюба – если б только от физической боли я страдал! Развлечение дебилов вызывало лишь относительно небольшой дискомфорт. Мысли – вот что было самым страшным! Мучительные мысли, которые едва ли не подводили меня к умопомешательству. Слезы наворачивались у меня на глаза, когда я представлял Ирину, сидящую в «обезьяннике». Сердце разрывалось от осознания безграничной подлости Дзюбы. Но я проклинал не столько его, сколько себя – за самонадеянность. Мое положение виделось мне настолько безвыходным и отчаянным, что я даже начал подумывать о том, не принять ли условие Дзюбы. Я пытался оправдать себя: конечно, я предам Бари, но предам немножечко, чуть-чуть; я сделаю это временно; а потом, когда Дзюба отпустит и меня, и Ирину на свободу, вот тогда я снова стану честным и неподкупным, и все верну на круги своя, и вызволю Бари из тюрьмы, и дам опровержение по телевидению, и во всеуслышанье объявлю, что оговорить Селимова меня вынудили под пытками… А потом? Что будет потом? Потом я удавлюсь от стыда и позора на вонючем осиновом суку в вонючем овраге, вот что будет потом… Ибо предать немножечко, чуть-чуть, нельзя. Предательство – оно или есть, или его нет.

– Ты глянь, он плачет! – обрадовался один из дебилов. – Или это у него глаза вытекают?

– Точно плачет! – отозвался другой. – Ах, какие мы нежные! Как нам себя жалко! Дай-ка я ему еще разок врежу!

Ну и что? – думал я с ошеломляющим равнодушием. Если удавлюсь, невелика будет утрата. Собственно, я уже умер, меня похоронили. И что? Светопреставления не произошло, город как жил, так и продолжает жить. А пользы сколько будет! Ирина наконец вздохнет свободно и найдет себе настоящего, сильного и верного мужика. И Дзюба откажется от своей страшной затеи. Все равно мне не жить. Дзюба сказал слишком много такого, чего я не должен был знать.

И я уже внушал себе, что своей смертью принесу людям благо, и предательство уже не казалось мне таким страшным… Но длилось это безумие лишь мгновение, и стоило мне только представить себя перед радужной лупой телекамеры, где я бормочу про Бари с канистрой бензина, как снова сознание заливали адова чернота и ужас.

Я отупел от боли, которую вызывали мысли. Я мечтал потерять сознание или сойти с ума. А еще лучше – превратиться в животное. Сильное, свирепое животное, которое не боится будущего, не умеет переживать, которое не терзает совесть, и дерется оно с самоотверженной храбростью за свою нишу, отведенную ему на земле.

Насыщаясь этой животной идеей, я даже привстал, чтобы начать крушить все вокруг собственной головой, но дебилы возмутились, закричали, и тут мне показалось, что они сильно толкнули меня на скамейку – настолько сильно, что я крепко припечатался щекой к железной перегородке. Вдобавок оба навалились на меня, ругаясь и грохоча ботинками по рифленому полу. И тогда я понял, что это слишком резко затормозила машина.

– Не слонов везешь! – крикнул кто-то из дебилов.

Мне в плечо уперлось колено. Звонко стукнул о скамейку приклад автомата. Дебилы ворчали, кряхтели. Двигатель машины не работал. Снаружи доносились приглушенные голоса. Должно быть, мы въехали во двор тюрьмы… Но я тотчас усомнился в этом. События разворачивались как-то не так, возникла какая-то неувязочка. Я мечтал сорвать с глаз повязку.

Дебилы вполголоса переговаривались между собой. Тут я услышал, как со скрипом отворилась дверь, и тотчас раздался пронзительный вопль:

– Лежать!! Всем лежать!! Руки за головы!!

Я стоял на коленях и не знал, что мне делать. Рядом со мной тяжело сопели дебилы. Металлические детали экипировки скрежетали о пол. Разрывая барабанные перепонки, прогремела оглушительная очередь, от которой у меня еще долго звенело в ушах. Кто-то схватил меня за воротник пиджака. И я, не зная, что происходит и что мне делать, подчинился чужой воле.

– Вылезай! Вылезай! – орал мне кто-то над ухом, и тотчас снова: – Лежать!! Всем лежать!!

Я на четвереньках прополз вперед, нащупал край кузова и съехал по нему вниз. Почувствовав под ногами твердую опору, выпрямился. С меня рывком сорвали повязку. От ослепительного света я зажмурился, успев увидеть лишь мутную зелень зарослей. Толчок в спину заставил меня побежать вперед. Меня качало, словно я стоял на палубе в шторм, перед глазами плыл серый фургон милицейской машины с распахнутыми настежь дверями.