Анна Оранская - Скажи смерти «Да»

Без него бы, конечно, тебе, русскому, с Голливудом никогда завязаться бы не удалось. В Америке русских опасаются, особенно после нашумевшего процесса Япончика, — чуть ли не в каждом выходце из почившего СССР видят мафиози. Неумно, зато оправданно в том плане, что куча новых рабочих мест появилась в полиции и ФБР — специальные борцы с “русо мафиозо”.

Да и я нигде не афиширую, что русская, — поэтому и Корейца всегда заставляла на людях говорить по-английски, даже когда были вдвоем. И в этой тусовке, кажется, никто о моей национальности не знает — кроме Мартена, конечно. Для остальных я просто удачливый продюсер — человек, отыскавший достаточное количество денег на съемки фильма. Даже начни копать, не докажешь, что деньги мои и Корейца. Ну чего копать — я же гражданка Америки, как-никак, пусть пока только с видом на жительство, продукт, так сказать, бизнес-иммиграции. Правда, Мартена я предупредила уже давно, что совсем необязательно кому-либо сообщать, откуда я, — да он и сам, кажется, это понимает. Русофобия здесь сильна, так что легко можно представить себе заголовок в газете: “Русская мафия спонсирует фильм о русской мафии!” Думаю, ему бы это совсем не понравилось, и мне тоже, разумеется.

Да, в общем, и не такой уж пристальный интерес здесь к моей особе. Все-таки первый наш фильм, явно не тянущий на “картину века”, но являющий собой неплохой коммерческий проект. И я тут далеко не главное действующее лицо — просто сопродюсер, и все дела.

— Знаешь, кто это, Олли?

Вздрагиваю от неожиданности — никак не могу привыкнуть к такому вот сокращению от моего явно не американского имени Оливия. Все время кажется, что он говорит “Оля”, — а меня звали Олей, пока я жила там, в Москве. Оля — имя из прошлого, поэтому и реакция такая. Не объяснять же ему, что Оля Сергеева, жена его бизнес-партнера Вадима Ланского, была убита через год после убийства ее мужа и похоронена вместе с ним на Ваганькове, а Оливия Лански — это та, кто продолжает жить после нее.

Всматриваюсь в толпу, пытаясь понять, на кого он показывает, — скопление мужчин в смокингах и строгих костюмах и женщин в дорогих вечерних платьях, все улыбающиеся, подтянутые, моложавые. Настоящая преуспевающая Америка — никто никогда не покажет, что ему плохо или скучно, каждый старается выглядеть моложе и спортивней, каждый пытается показать, что дела у него идут прекрасно, даже если все хреново. Они здесь верят в то, что завтра все будет классно, и даже если ты разорился, то должен быть убежден в том, что скоро вернешь потерянное и станешь еще богаче, — вынужденный, традиционный оптимизм. Будешь жаловаться — не поймут, поставят клеймо неудачника, так что даже если тебя вынимают из-под сбившей тебя машины, старайся улыбаться.

— Нет, Бобби, я не знаю… — Странная у них любовь к уменьшительным именам. Даже президентов так называют, причем вполне официально, и в газетах, и в лицо.

— Это Дик, конгрессмен, — я его специально пригласил, его присутствие для нас важно, и заманить его было непросто. Теперь газеты просто обязаны дать фильму высокую оценку…

Мартен так горд собой, словно приехал к нам на просмотр, по меньшей мере, вице-президент, — да нет, шучу, разумеется, — присутствие конгрессмена — большой плюс и нашему фильму, и нашей студии.

— Олли, это Ричард Стэнтон, член конгресса США от штата Калифорния. Дик, это Олли Лански, мой партнер и сопродюсер.

— О, я так рад нашему знакомству. Вы сделали великий фильм, Олли, — фильм, который нужен Америке, чтобы она еще лучше поняла судьбу маленького человека-эмигранта, научилась быть добрее к хорошим людям и жестче к плохим и отделять злаки от плевел!

Ну прямо как на митинге — я искренне опасаюсь, что пропаганда сейчас затянется минут на тридцать. Я, конечно, подожду, я понимаю, что это мне надо, — но хотелось бы перевести разговор в другую плоскость.

— Я так благодарна вам за лестную оценку, Ричард…

— Дик, для вас просто Дик, Олли…

— Я благодарна вам, Дик, за столь высокую оценку нашего фильма — при том, что это первый мой фильм и первый продукт нашего совместного творчества с Бобом.

— Ну, если это начало, то у вас великое будущее, Олли. Вы не только великолепный продюсер, но и… — вдруг понижает голос и улыбается мне заговорщически, — очаровательная женщина…

Мартен отходит куда-то вместе с ним — хотя Дику уходить явно не хочется, я это вижу, — наконец-то оставив меня одну. Но тут на фуршетах и разных вечеринках не принято стоять в одиночестве: могут не понять. Так что отправляюсь бродить по залу, перекидываясь со знакомыми людьми несколькими словами, думая все время о своем. Тем более что и мистер Кан не скучает, болтает о чем-то с одной актрисой, игравшей в нашем фильме русскую проститутку. Он к ней неровно дышит, давно уже замечаю, как косится на нее, — и он ей, кажется, нравится. Так странно: еще месяца три назад я бы только повеселилась, а сейчас чувствую нечто вроде слабовыраженной ревности. Я, конечно, за свободные отношения и совсем не против, чтобы он поразвлекся — мужчине, на мой взгляд, нужно разнообразие, — но я бы предпочла, чтобы это происходило при мне, и лучше с моим участием. Или, по крайней мере, в моем, а теперь нашем доме, в той специально оборудованной мной комнате с водяной кроватью, зеркальным потолком, тремя видеокамерами, фиксирующими все происходящее в разных ракурсах, с кучей всевозможных приспособлений и коллекцией видеокассет на любой вкус.

А вот состояние у меня немного потерянное: просто не знаю, как должна себя чувствовать. Столько всего произошло, прежде чем начались съемки этого фильма, стольким людям он стоил жизни, так долго длилась работа — и вот теперь кульминация. Пустовато как-то внутри: дело сделано, цель достигнута, а что дальше?

— Олли, есть разговор. — Вездесущий Мартен словно мысли мои прочитал, подходя с бокалом шампанского. (Не слишком люблю этот напиток, но на такого рода тусовках так положено. Тем более оно весьма недешевое — ну не “Дом Периньон”, конечно, не двести баксов за бутылку, но, может, лишь чуть-чуть пониже в плане престижности.) — Какие у нас планы на будущее? Конечно, я понимаю, что все зависит от того, как пойдет наш фильм, но хотел бы поговорить насчет следующего. Помнишь тот сценарий, о котором ты мне говорила, — ну о русской мафии в Америке, убийствах, всяких жестокостях. Ты написала его?

— Не совсем — только наброски. — Вот ведь память! Давно еще предложила ему эту идею, просто так, не планируя ничего всерьез, просто предполагая, что сейчас, сегодня, в Штатах такая картина пошла бы на ура. А он запомнил.

— Я поговорил с некоторыми критиками, Олли, — они в восторге от того, что увидели сегодня. В принципе, у меня есть потенциальные спонсоры, готовые вложить порядка двадцати миллионов, как минимум, так что я хотел бы завтра встретиться у нас в офисе и посмотреть твои заметки. Идея превосходная — думаю, мы могли бы снять фантастический фильм.