Андрей Дышев - Шахидка с голубыми глазами

Я стал лепить в уме самые смелые гипотезы. Профессор наполнил бокалы и предложил выпить за солнечную Испанию. Затянувшееся молчание угнетало его, и он пытался раскрутить разговор. За Испанию я выпил, но говорить с профессором мне было не о чем.

– И все-таки я не пойму, – сказал профессор, аккуратно срезая ножом тонкий лепесток хрящика. – О чем ты так долго разговаривал с полицейским, если от тебя требовалось только заплатить штраф?

Профессору не давал покоя полицейский. Мне не давала покоя клубная машина, которая увезла в неизвестном направлении Яну. Нас с профессором грызли разные вопросы.

– Он долго составлял протокол, – ответил я.

– А он не спросил, почему ты хромаешь?

– Спросил.

– И что?

Я заметил, что профессор с усилием пытается скрыть волнение.

– Я ответил ему то же, что и вам.

– И он остался доволен этим ответом?

– А почему это вас так беспокоит? – спросил я, улыбаясь краем губ, словно знал ответ, но проверял профессора на искренность. – Может, вы чувствуете себя косвенно виноватым?

Профессор сделал глоток из бокала.

– Потому что я очень хорошо знаю испанских полицейских, – ответил он, выкладывая на ломтик хрящика хрен с лимоном. – Они придираются к иностранцам по любому поводу и всеми способами вытягивают из них штраф. Я не верю, что полицейского удовлетворила веселая легенда с котом.

«Рассказать ему правду? – думал я, извлекая из горшочка жирную рыбью спинку. – А зачем? Чтобы узнать его мнение? Чтобы развеять или укрепить дурную мыслишку, которая царапает мое сознание?»

– Сдаюсь, – ответил я. – Конечно, милый зверь тут ни при чем. Меня сбила машина.

– Что? – переспросил профессор и вполоборота повернул голову, как делает петух, чтобы посмотреть одним глазом на возмутителя спокойствия. – Тебя сбила машина?

– Не совсем сбила, – поправил я, – а скорее задела.

– Безобразие, – покачал головой профессор, снова наполняя бокалы. – Ты взрослый человек, а не знаешь правила перехода через улицу. Надеюсь, с ногой ничего серьезного?

– Она посинела, распухла и стала похожа на окорочок умершей курицы, а в остальном все в порядке.

– Водителя наказали? – коротко спросил профессор, нацелившись ножом в свиную ножку.

– Он умчался так быстро, что уже наверняка пересек португальскую границу.

– Ты запомнил номер машины?

– Нет. Это все равно, что разглядеть клеймо изготовителя на пролетающей мимо пуле.

Профессор недовольно проворчал что-то насчет мадридских лихачей. Я наклонился и стал трепать кота за ухом. Кот замурлыкал, закатил глаза от удовольствия и рухнул на пол у моих ног…

Я исподлобья смотрел, с каким аристократическим изяществом профессор расправляется с блюдом, как сладко запивает ароматные кусочки мяса, и каждое его движение, мимика, манеры были наполнены радостью жизнелюба, и вообще профессор напоминал большую поролоновую губку, предназначенную для того, чтобы впитывать в себя плотские удовольствия.

«Он очень рискует, – подумал я, и во мне с каждым мгновением крепло убеждение, что я просто обязан изгадить профессору настроение. – Надо вернуть его в грустную реальность. Иначе он расслабится и потеряет голову от счастья».

– Самое плохое заключается в том, – произнес я, – что эта машина задела меня не случайно.

Профессор поднял на меня взгляд, но тотчас снова занялся свиной ножкой.

– Как это понять?

– Водитель хотел меня убить.

Профессор повел бровью.

– Ерунда, – сказал он. – Испанские водители очень часто нарушают правила.

– Он не нарушал правил. Он целенаправленно ехал прямо на меня.

– Тебе показалось. Ты, наверное, сам кинулся ему под колеса.

Самоуверенный тон профессора немного успокоил меня. И все же я посчитал нужным напомнить:

– Как бы то ни было, постарайтесь быть предельно внимательным и осторожным.

– Спасибо за добрый совет, – энергично жуя, сказал профессор и пожал мне руку.

Мы допили вино и пошли на стоянку такси. Я снова стал думать о Яне. То ли сытный ужин благотворно подействовал на мои мозги, то ли замечательное вино, но я вдруг пришел к простому и правдоподобному выводу: Яна для того и прилетела в Мадрид, чтобы нагрянуть в клуб любителей поэзии, разыскать там профессора и предупредить его об опасности. Должно быть, перед вылетом она позвонила в администрацию клуба и попросила, чтобы ее встретили. Вот и вся разгадка.

Мне стало немного легче, и нога уже не так болела, и кот сладко уснул в своей клетке; забираясь в уютный салон такси, я подумал, что у испанского вина обнаружилось замечательное качество: оно разжижает, просветляет черноту в душе, что для меня, пессимиста, весьма полезно.

Мажорное впечатление от ужина было несколько смазано неожиданным аскетизмом профессора. Такси привезло нас куда-то к черту на кулички, на самую-самую окраину города, где теснились, зябко прижимались друг к дружке, старые, сложенные из крупных замшелых камней особняки с массивными черепичными крышами. Они выстроились в ряд, словно рыцари в шеренгу, нацелив мелкие, глубоко притопленные окна в сторону бесконечных сланцевых террас, покрытых виноградником и низкорослыми растрепанными кустами. Из узких, тесных кварталов рвались к полной затуманенной луне комковатые кроны пробковых дубов, влажные листья которых отсвечивали монетным серебром.

Таксист торопливо выставил на блестящую брусчатку чемодан профессора, переноску с котом и без промедления умчался, словно этот погруженный в тишину район славился разбойными нападениями на таксистов.

– Я всегда останавливаюсь здесь, когда приезжаю в Мадрид, – ответил профессор на мое молчаливое недоумение. – До центра, конечно, далеко, зато здесь тихо. А я люблю тишину. По утрам торговцы развозят молоко и овечий сыр. Из маленьких ресторанчиков пахнет ароматным дымком кофе и «наварро кочифрито». Ты знаешь, что такое «наварро кочифрито»?.. О-о-о! Да ты, оказывается, совсем не знаешь Испанию!

Мы пошли по узкой улочке, настолько узкой, что в нее вряд ли бы смогла въехать легковая машина. На выбеленных стенах висели фонари, но светили они скупо, и я несколько раз споткнулся на неровной брусчатке. Окна первых этажей были наглухо закрыты резными ставнями. На вторых этажах кое-где можно было увидеть свет, просачивающийся сквозь тяжелые и плотные шторы.

Профессор остановился у мощной дубовой двери с кованым ободком по периметру и дважды стукнул отполированным медным кольцом. Вскоре заскрежетал засов, дверь со скрипом отворилась, выглянул мальчуган лет десяти и снова спрятался за дверью. Через минуту к нам выбежал мелкий темнолицый человечек в белой одежде, чем-то напоминающей спортивное кимоно. Он ни о чем не спросил, молча подхватил наш багаж и едва ли не вприпрыжку устремился по улочке вверх.