Андрей Дышев - Сладкий привкус яда

Схватив Татьяну за руку, я кинулся обратно к конюшням. Универсал стал сигналить. Я обернулся – машина догоняла нас, моргая фарами.

– Подожди! – взмолилась Татьяна. – Сил нет… Это садовница… Да остановись же!

Ссутулившись, тяжело дыша, мы стояли у ограды конюшен и смотрели на «Понтиак». Кроме садовницы, сидящей за рулем, в салоне никого не было. Машина неслась прямо на нас, но на преследование это было мало похоже.

– С чего бы она вздумала по полю кататься? – вслух подумал я, сплевывая. На зубах хрустел песок. – Первый раз вижу ее за рулем…

Универсал развернулся перед нами, взрыхляя колесами влажный грунт, садовница открыла дверь и призывно махнула нам рукой.

Я подтолкнул Татьяну к машине. Мы влезли в салон. Обернувшись, садовница показала рукой на одеяло, лежащее на заднем сиденье, и погнала машину к воротам.

Не пытаясь разобраться в том, что происходит, мы сели на пол, накрылись одеялом, обнялись и затаились. Теперь наша дальнейшая судьба зависела только от этого хлипкого убежища да хитрости странной глухонемой женщины.

Машина выехала на асфальт, разогналась и тотчас остановилась перед воротами. Мы с Татьяной даже дышать перестали. Все органы чувств стали работать только на слух. Мы слышали, как тихо бормочет на холостых оборотах мотор, как переговариваются между собой охранники. «Куда едешь? – громко и отчетливо, чтобы садовница могла прочесть по губам, спросил кто-то из охранников. – На рыбалку?.. В баню?.. В туалет?.. Ах, за саженцами! – И тише, наверное, в сторону: – Ну, валяй, б…дь бессловесная…» Затем скрипнула и загрохотала по рельсу створка ворот. Машина тронулась. Мы с облегчением вздохнули и сорвали с себя одеяло. Я посмотрел в окна, встал и пересел к садовнице.

– Высади нас здесь! – крикнул я, тронув женщину за плечо. – Останови машину! Мы сойдем! Тебе опасно с нами!

Она то ли не понимала, что я от нее хочу, то ли продолжала навязывать нам свою волю и отрицательно покачала головой.

– Оставь ее, – сказала Татьяна. – Хуже нам уже не будет.

Тревога бесилась во мне, как кобра в мешке змеелова. Я смотрел в окна – вперед, назад, предугадывая направление движения и выясняя, не гонятся ли за нами разрисованные синими полосами «шестерки» со спецсигналами.

– Что теперь? – спросила Татьяна.

– Драться надо, – ответил я, хотя смутно представлял себе, с кем и как я буду это делать.

– Я запуталась, – призналась девушка. – Живой или мертвый, Родион был единственным, кто мог припереть к стенке Столешко. Но нет ни того, ни другого.

– Наверное, тебе достанется от начальства, – сказал я.

– Что? – усмехнулась Татьяна. – Нет у меня уже никакого начальства. О себе лучше подумай. Два побега Панин тебе не простит. Ты для него – дело принципа. И этот жук в лепешку расшибется, чтобы засадить тебя за решетку.

Я начал узнавать маршрут, по которому мы ехали: как-то я следил за белым «мерсом», в котором ехала садовница.

– Сейчас ты увидишь дом, в котором она живет, – сказал я.

– Я уже его видела.

– И что ты по этому поводу думаешь?

– Думаю, что у нее очень богатый муж, – сделала удивительно простой вывод Татьяна.

Мы остановились у кирпичной стены. Человек в камуфляже немедленно оказался рядом с машиной и помог садовнице выйти. Она показала нам на калитку, пропустила вперед. Мы зашли. За нами лязгнула дверь, щелкнул замок. Мы оказались в маленьком дворе, где, словно в музее цветоводческого искусства, теснились альпийские клумбы и горки, искусственные пруды с миниатюрными водопадами, и все это покрывал ковер цветов, от изобилия красок которых рябило в глазах.

Заметив наш восторг, садовница остановилась, терпеливо ожидая, пока мы, забыв о всей той гадости, которую нам пришлось пережить только что, впитаем в себя столь прекрасное и притягательное зрелище.

Мы поднялись по спиральной узкой лестнице на третий этаж, прошли по паркетному полу через холл и остановились у тяжелой двери из красного дерева.

– Сейчас выяснится, – едва разжимая губы, произнес я, – что она – главарь мафии, а Филя со Столешко работали под ее руководством.

Садовница встала у двери так, чтобы мы с Татьяной могли войти первыми, и надавила на бронзовую ручку с завитком.

Дверь распахнулась. Первое, что я увидел, была широкая двуспальная кровать с овальным изголовьем, полочками для светильников и книг. Прикрывшись до пояса бежевой шелковой простыней, на кровати лежал Родион. Часть его груди, плечо и предплечье правой руки были туго стянуты бинтовой повязкой.

– Bring by him large goblet with gin, – сказал он садовнице на чистейшем английском. – I can't look at their terrible faces! [14]

– Well, – ответила садовница на не менее чистом английском. – It's neccesary to lay ice? [15]

– Родион! – ахнула Татьяна, кинулась к кровати, присела и поцеловала Родиона в бороду. – Слава богу, что ты жив! Слава богу! Как ты уцелел?

– Поверить не могу! – признался я, раскинув руки в стороны. – Мы, грешным делом, тебя уже оплакали, а ты, бегемот высокогорный, жив?!

– Да разве это жизнь! – произнес Родион и состроил горькую гримасу. – Отца держат взаперти, усадьбу грабят, вас чуть не посадили за решетку… Мы отступаем по всем фронтам!

– Мы не только отступаем! – подхватила Татьяна, которая просто сияла от счастья и глаз не могла отвести от лица Родиона. – Мы сидим в глубоких тылах и хороним живых… Я не могу всего этого осмыслить!

– Спокойно! – поднял здоровую руку Родион. – Безвыходных положений не бывает.

– Ты ранен? – спросил я и сжал руку Родиона так, что он болезненно поморщился. – Почему ты весь забинтован?

– Этот самозванец всадил мне в плечо пулю, – ответил Родион и покосился на повязку. – Мне пришлось красиво упасть в овраг и притвориться мертвым, чтобы он не сделал контрольный выстрел в голову.

– А могила?! – в один голос крикнули мы с Татьяной.

– Тише! – потребовал Родион. – Рассказываю все по порядку. Меня не перебивать. Все вопросы – в конце.

Он хоть и вел себя с нами нарочито грубо, но я видел, что Родион не меньше нас радуется встрече и, если бы не рана, давно бы заключил нас в свои объятия.

Филя был великолепным психологом. Он мне не верил, что было вполне объяснимо, и твердо знал, что я немедленно сообщу князю о преступном плане кассира после того, как мы выйдем из бани. Не было для него секретом и то, что я постараюсь скрыть от него свой визит к Орлову. Следовательно, я сам себя лишал алиби и в присутствии Фили не смог бы вразумительно ответить, где был утром, между одиннадцатью и двенадцатью часами, когда прогремели выстрелы.

А коль у меня не было алиби, то я был самой подходящей фигурой, на которую можно было кинуть тень. Но Филя не был бы Филей, если бы взялся собственноручно ликвидировать Родиона, – он был слишком осторожен и слишком любил себя, чтобы рисковать. Как нельзя кстати в усадьбе появился Столешко. Как Филе удалось так быстро сблизиться с ним – оставалось загадкой. Можно было предположить, что Столешко искал сообщника, который помог бы ему сориентироваться в усадьбе, где он раньше никогда не был, и интуиция указала ему на хитрого и изворотливого Филю. Может быть, Столешко выбрал Филю как ближайшего родственника Орлова из «генеалогического древа». А кассир в лице Столешко приобрел уникальное оружие убийства и обмана.