Андрей Дышев - Сладкий привкус яда

Словом, эти два жулика быстро снюхались. Кассир предложил Столешко взять ликвидацию Родиона на себя. Сам Филя обеспечил себе безупречное алиби, застряв на «пятачке» у ворот, на виду у охранников и Татьяны. Столешко поднялся ко мне в комнату, занял позицию у распахнутого окна и стал ждать, когда Родион выйдет из своих апартаментов.

Родиона спасло чудо. Первая пуля пролетела мимо, вторая попала в плечо. Он успел обернуться и увидеть в окне второго этажа своего двойника. В первое мгновение он засомневался в здравости своего рассудка, а потом понял, что сказка стала былью, негодяю Столешко так понравилась легенда о пластической операции, что он воплотил ее в жизнь. Родион ничком упал в овраг. Истекая кровью, он лежал неподвижно, прислушиваясь к торопливым шагам, к тяжелому дыханию убийцы, который пытался засыпать его листьями.

Когда шаги убийцы стихли, Родион поднялся и, шатаясь от слабости, пошел наверх, к дому отца. Острая боль и страх смерти на некоторое время лишили его способности ориентироваться в обстановке. Он хотел как можно быстрее выйти к людям, вызвать врача, милицию. Потом как обухом по голове: он уже вычеркнут из жизни, его место занято другим человеком, который называет себя Родионом. Может быть, отец изолирован, нет поблизости верных друзей, и усадьба наполнена предавшими его людьми. «Черт возьми, – подумал он. – Добьют ведь. Сотрут в порошок».

Он снова спустился в овраг, прихватив с собой лопатку, оставленную садовницей на клумбе. Столешко обязательно вернется сюда, понял Родион. Увидит, что трупа нет, и поймет, что промахнулся. Испугается, сбежит из усадьбы – ищи потом его. Или еще хуже: спасая положение, он пойдет на убийство князя. Ведь старик, по сути, единственный человек, кто может безошибочно отличить сына от двойника.

Выходило, что своим «воскрешением» Родион подвергал отца серьезной опасности, и лучшим выходом из создавшегося положения было «похоронить» себя. Неважно, что подумает Столешко, обнаружив вместо трупа свежую могилу: решит, что труп спешно закопал Филя или еще кто-то из преданных ему служащих. Пока будет разбираться, Родион получит тайм-аут.

Превозмогая боль в плече, Родион вырыл на дне оврага яму, кинул туда бревно для объема, да еще свой пиджак, залитый кровью, закопал и пошел в глубь парка, к теплицам. Из усадьбы его незаметно вывезла садовница на «Понтиаке».

Теперь нам с Татьяной стало понятно, что делал ночью у могилы Филя. Он не закапывал ее, как мы подумали сначала, а раскапывал. Столешко поручил ему залить труп концентрированной серной кислотой, чтобы впоследствии ни одна экспертиза не смогла установить личность убитого. Мы спугнули кассира, когда он только приступил к раскопке, и заставили его ретироваться.

– Отца колют психотропными препаратами! – с ненавистью крикнул Родион и принялся бить кулаком по подушке. – Эти ублюдки подавляют его волю! Он уже плохо ориентируется в том, что происходит!

– Откуда ты знаешь? Может быть, его просто держат взаперти? – вяло утешил я Родиона.

– Есть надежные источники, – неопределенно буркнул Родион. – Садитесь оба, не маячьте перед глазами.

Он был зол, почти взбешен. Собственный рассказ вывел его из себя.

– Тебе надо немедленно идти к Панину, – сказала Татьяна.

– И что я ему скажу? «Здравствуйте, я Родион!»? Так он мне ответит: «Извините, но вы опоздали. У нас уже один есть».

– Покажи ему свой паспорт! Семейный альбом! – размахивая ладонью, горячо произнес я. – Свидетельство о рождении! Дипломы, договоры, сберкнижки, черт тебя подери!

– Все осталось в моих апартаментах, – ровным голосом ответил Родион.

– Неужели без документов невозможно установить личность человека? – засомневалась Татьяна.

– А как ты это сделаешь? – спросил Родион. – Личность человека подтверждают документы, родственники и генный код, который, к сожалению, я не успел снять. И все! Документов у меня нет. Едва мы попытаемся сунуться к отцу, Столешко или Филя сразу отправят на тот свет. Дальше что?

Я ходил по комнате между трюмо и овальным кожаным диваном.

– Тогда я не знаю, – пробормотал я. – Правда, есть нецивилизованные способы. Например, выловить Столешко и методично отбивать ему почки – до тех пор, пока не сознается. Или просто убить его и растворить в серной кислоте. Никто не будет его искать, так как есть ты…

Я говорил страшные вещи и по взглядам Татьяны и Родиона понял, что переступил грань дозволенного.

– Мы же не звери, – сказал Родион. – К тому же не надо тешить себя иллюзиями – вылавливать Столешко тебе придется очень долго. Эта гадина половину наследства на личную охрану потратит.

– А сам ты что предлагаешь? – спросил я, когда у меня исчерпалась фантазия. – Ты нашел какой-нибудь выход?

– Конечно, – ответил Родион и, испытывая наше терпение, многозначительно повторил: – Конечно… Есть еще один человек, который может с легкостью доказать, что я Родион Орлов. Это моя жена.

– Жена?! – каким-то странным, нарочито равнодушным голосом повторила Татьяна. Было видно, что она неприятно удивлена. – Разве… разве ты женат?

– Без малого десять лет, – ответил Родион.

Меня удивила не столько эта новость, сколько реакция на нее Татьяны. Не надо было напрягать зрение, чтобы увидеть – ее покоробило известие о существовании женщины, которой принадлежало и сердце, и личная жизнь Родиона. Какая, казалось бы, разница ей, признавшейся мне в любви девушке, женат этот человек или холост? Ан нет! Значит, что-то потеряла, значит, где-то очень глубоко в ее душе теплилась почти абстрактная, ничтожная, но все же надежда на то, что она когда-нибудь составит пару этому молодому и обаятельному миллионеру.

У меня сразу упало настроение, просветлевшее небо моей души заволокли темные низкие тучи. Дальнейшее мое участие в разговоре было весьма условным. Я вроде бы все слышал, все понимал, к месту кивал или отрицал, но в мыслях вихрем носилась эта маленькая, нечаянная измена Татьяны, и я смотрел на ее профиль, на ее глаза, обращенные на Родиона, и испытывал малознакомую нарастающую боль, какая терзает только при утрате чего-то очень близкого и родного.

– Да, – охотно рассказывал Родион. – Это она, «садовница», Леда Клейборн. Этот образ глухонемой женщины я придумал для нее не только из-за языкового барьера – она почти не понимает по-русски. Когда мы ввязались в Игру, я понял, что Леда, как моя жена и наследница, здорово рискует жизнью. Потому решил, что ей опасно раскрываться.

Как раз в этот момент в комнату зашла садовница, то есть жена Родиона Леда Клейборн с миниатюрным сервировочным столиком, накрытым салфеткой. Она не могла не почувствовать на себе скрытые любопытные взгляды и, конечно, догадывалась, что речь шла о ней. Но женщину это не смутило. Напротив, как бы желая дополнить о себе впечатление, она очень мило улыбнулась мне и Татьяне, убрала салфетку и, расставляя по краям столика маленькие фуршетные тарелки, певучим голосом говорила: