Леонид Головнёв - Чары Клеопатры

— Спать, батяня. Спать. И товарищам командирам надо отдохнуть. Они умаялись в дороге, и еще предстоит поколесить по сугробам.

Дед, пошатываясь, встал, окинул комнату взглядом: где же ты нас всех разместишь?

— Ты на печке поспишь, — распорядилась Наталья. — Товарищи командиры — за перегородкой, на моей кровати; надеюсь, все трое поместятся, они не толстые. А я в закутке, на твоей. Машка — на лежанке.

Дед одобрительно кивнул и заковылял к печке. Старший прапорщик помог ему забраться на теплые кирпичи, прикрытые видавшей виды дерюжкой.

Второй прапорщик, едва только старший оставил Наталью, петухом закружил вокруг нее, помогая ей и Маше убирать со стола.

Старший прапорщик не собирался уступать товарищу и нанес ему коварный удар:

— Вот, Миша, какую жену надо выбирать: и хозяйка, и мать, и любовница. А ты…

— Он что, жениться собирается? — спросила Наталья.

— К сожалению, — вздохнул старший прапорщик. — Был человек, а теперь решил дружбу поменять на любовь.

— Правда?

— Правда, — не стал отпираться товарищ. — Он тоже ухлестывал за моей избранницей. Но она мне предпочтение отдала. — И гордо расправил плечи. — Кстати, если хочешь, я могу тебе ее уступить. Мне вот Наталья больше понравилась. Возьму и сделаю ей предложение.

Старший прапорщик прикрыл ему рот ладонью:

— Тс-с. Вот дед тебе даст предложение. Пошли-ка лучше спать.

Когда они проходили к загородке, коза снова встала и наставила на них рога.

— Ну-ну, — предостерегающе погрозил ей Вано. Он не спешил за перегородку. Остановился около Маши, чтобы помочь ей забраться на лежанку. Когда она улеглась, спросил участливо: — Обижают здесь тебя?

Маша только вздохнула.

— Ты им кто?

— Пятая вода на киселе. Мамка недавно умерла от белой горячки, а отец еще до войны в Чечню уехал на заработки и бесследно исчез. Меня и взял к себе дед Пашка, дальний родственник мамки. — Снова вздохнула. — Я у них за прислугу: и за скотиной ухаживаю, и воду из проруби ношу, и убираю, и стираю. Уехать бы отсюда, куда глаза глядят.

— Да, положеньице, — посочувствовал Вано и будто случайно коснулся грудей девочки. Она не среагировала. И Вано прижался к ним лицом. — А хочешь, я заберу тебя к себе?

— Хочу.

Дед храпел на печи на все лады. Наталья ворочалась в своем закутке, подавая знак, что ждет. Старший прапорщик шепнул товарищу:

— Я первым пойду. — Встал, подошел к двери-калитке, толкнул ее, раздался скрежет. Старший прапорщик замер на месте. Не хватало еще деда разбудить. Выждал немного, и его осенило: лег на пол и по-пластунски пополз под перегородку. Остановил его глухой удар и тревожное: «Бе-е!»

Вано и Маша зажали рты от давившего их смеха.

— Иди к черту, рогатая, — проворчал старший прапорщик. — Не нужны мне твои бесенята. — Отполз подальше и вылез. Протопал в закуток.

Зашуршало одеяло, послышались торопливые, жаркие поцелуи, а потом пыхтение, восторженные охи, ахи. Вано не выдержал и забрался на лежанку к Машеньке. Она не сопротивлялась…

Прощались гости в угрюмом молчании.

Чай из самовара тоже пили молча. Когда Маша потянулась к сахарнице, Наталья ударила ее по руке и прошипела:

— Подстилка солдатская.

На глазах девочки выступили слезы. Она вдруг поняла, что в деревне ей больше жизни не будет. О том, что произошло ночью, станет известно всем, и ее задразнят, затравят.

«А ты, а ты сама?» — хотелось крикнуть тетке в лицо, но она промолчала, глотая слезы. Что теперь толку обвинять других? На ней, на ней самой лежит пятно позора. Это она понимала своим детским, вдруг разом повзрослевшим умом.

Гости, поблагодарив хозяев за хлеб-соль, собрались в дорогу. Не отдавая себе отчета в своих действиях, Маша выскочила во двор вслед за своим первым любовником.

— Ваня, ты же обещал…

— Садись! — открыл дверь кабины Вано. — Залезай!

Когда дед вышел на крыльцо, БТР уже выехал на дорогу.

Маша, дичась, сидела в кабине. Мысли путались в ее детской головке, но она твердо знала одно: назад в село ей пути нет.

Вано понимал ее чувства — он, мучивший ее ночью, думал, как искупить свою вину. Когда БТР остановился на станции, Вано взял Машу за руку и подвел к вислоусому проводнику пассажирского вагона. Сунул ему смятые сторублевки:

— Вот девочка. Доставь ее до Грозного. У меня там отец живет. Дашь ей в пути чаю и сухарей, не обеднеешь.

— Доставим в лучшем виде, — осклабился проводник и поднял Машу на ступеньку.

Маша безвылазно сидела в служебном купе и смотрела в окошко на проплывающие пейзажи. На вопросы любопытного проводника не отвечала.

— Прошлась бы, Маша, по вагону, что ли. Ноги размяла бы, а то затекут, — предложил проводник.

Она отрицательно покачала головой. Ей было стыдно. Казалось, что каждому известно о том, что с ней произошло ночью.

…В Грозном отца Вано Маша не нашла и стала проституткой. Потом началась война. Все русскоязычное население покинуло Чечню. Девочка добралась до Москвы, прибилась к стае таких же маленьких товарок. Ночевали они в подвалах, зимой грелись у труб теплотрассы и вентиляционных решеток метро. Подворовывали, пристрастились к наркотикам.

Все, что Маше удавалось заработать, она тратила на зелье.

В Москве ее несколько раз вылавливали во время милицейской облавы, помещали в детский приемник, пытались взять на попечение разные благотворительные организации, однако Маша каждый раз убегала. И дело было вовсе не в стремлении к свободе. Просто она понимала, что за стенами интерната ей придется распрощаться с «феней», а это было выше ее сил.

Постепенно она сформировалась в миловидную девушку, несмотря на условия, умудрялась следить за своей внешностью. На нее заглядывались многие мужчины, иногда делали серьезные предложения, но Мария их бездумно отвергала. Ее интересовали только деньги. Дилеры, шнырявшие у трех вокзалов, стали ее добрыми знакомыми, и ей, как постоянной покупательнице, делали скидки.

Здесь, на перроне, и встретил ее случайно возвращавшийся на родину Вано. К тому времени он был уже наркодилером, и у него в запасе всегда была «феня».

Счастливчик предложил ей бросить занятие проституцией и быть с ним вместе, соединить судьбы.

— Я бы и рада, — сказала Маша, — но вряд ли это получится.

— Ты о деньгах? У меня хватит на двоих.

— Дело не в деньгах… Понимаешь, Вано, меня тут, в Москве, каждая собака знает. И девочки, и… клиенты. Мне нужно полностью сменить обстановку.

Вано задумался.

— Ты права, — сказал он. — Давай уедем в Питер. Там я сниму квартиру, есть там у меня одна на примете.

Маша согласилась.

Вано снял на Васильевском двухкомнатную квартиру, правда, обшарпанную. Знакомые ленинградские дилеры помогли ее обустроить. Вот так и появились у Счастливчика впервые в жизни и жена, и дом.