Сергей Самаров - Зеленая кнопка

Нормальные авторитетные люди, за которыми мог бы кто-то потянуться, идти в горы не пожелали. Они смысла не видели в том, чтобы стать гонимыми абреками. Дело здесь вовсе не в их трусости. Просто их вполне устраивала та жизнь, которую они вели прежде, до нашего появления в Дагестане.

Что касается моей возможности жить дальше под присмотром старшего брата, то здесь я тоже видел мало хорошего. Омахан всегда предпочитал поддерживать любую власть, которая стояла над ним. Насколько я знаю, он и двух своих сыновей, моих племянников, воспитал в том же духе. Брат наверняка попытается переделать меня, не глядя на то, что я прожил свою собственную, уже достаточно долгую жизнь, жил все годы по своим принципам, ни перед кем не прогибаясь. Может быть, поэтому я заработал много шишек на голове, но каждая из них – это урок, и память тоже…

Я вспоминал брата и отца такими, какими видел их в последний раз. Было это в далеком теперь уже восемьдесят девятом году прошлого века, в декабре, за полторы недели до Нового года. Сначала уволился в запас старший брат, а следом за ним и я. Правда, из Афгана Омахан вышел еще в конце мая восемьдесят восьмого года, когда только начался вывод наших войск. Я сделал это значительно позже, в январе восемьдесят девятого.

Это сейчас увольнение из армии сопряжено с различными множественными бюрократическими процедурами, которых избежать не удается. Тогда все было проще. В те поздние советские времена командование только радовалось, когда офицеры сами желали выйти в запас. Армия стремительно и чувствительно сокращалась и ослаблялась. Мне, как и всем офицерам, казалось, что делалось это умышленно. Хотя сейчас я не берусь категорично утверждать, как все обстояло в действительности.

Тогда мы с Омаханом нечаянно встретились во время посадки на самолет, следующий из Москвы в Махачкалу, поговорили и решили вместе навестить отца. Потом отправимся в родное село, где жила жена Омахана вместе с дочерью и двумя сыновьями, а после этого поедем к матери и сестре в Ростов-на-Дону. После долгих лет отсутствия в родной стране нам хотелось увидеть всех близких родственников.

У Омахана в записной книжке был домашний телефон отца. Не помню точно, существовала ли в Советском Союзе тогда сотовая связь, но ни у меня, ни у брата таких телефонов, естественно, еще не было, это точно. Если их тогда кто-то и имел, то только какие-нибудь крупные бизнесмены.

Поэтому нам пришлось отстоять длинную очередь перед телефоном-автоматом, имевшимся в здании аэровокзала Уйташ. Мы были старшими офицерами, носили серьезную, очень уважаемую людьми десантную форму, щедро украшенную звонкоголосыми орденами и медалями, вели себя культурно и вежливо, не лезли без очереди. В нашем присутствии других желающих сделать это тоже почему-то не нашлось. Терпения нам хватило. Мы подождали, пока шесть человек, стоявших перед нами, наговорятся и решат свои собственные дела.

С отцом общался, конечно же, старший брат. Я просто стоял в стороне и не прислушивался к разговору.

Вскоре Омахан повесил трубку, кивнул мне и проговорил:

– Поехали. Он ждет нас…

Мы взяли такси, благо финансовые вопросы нас в ту пору не сильно волновали – деньги были у обоих. Омахан назвал таксисту адрес, который сообщил ему отец. Зачем-то, скорее всего, от погруженности в собственные мысли, он озвучил даже номер квартиры.

– В подъезд я не сунусь, – заявил таксист, сурово глянул на моего брата, откинулся на спинку водительского сиденья и ударил двумя ладонями по рулевому колесу. – Там места слишком мало. Я на лестничной площадке развернуться не смогу. А задним ходом вниз по лестнице сдавать – тоже не слишком приятно…

– Да, конечно, – Омахан, кажется, не уловил шутливого тона водителя или просто был все еще погружен в свои думы.

У моего старшего брата всегда было тяжеловато с чувством юмора.

– К подъезду только привезите, – добавил он на полном серьезе…

Добрались мы за пятнадцать минут. В те времена пробок на улицах еще почти не было, и машина ехала без особых помех.

Я не спросил брата, отец будет нас встречать один или его жена тоже окажется дома. Признаться, мне не слишком хотелось с ней видеться, хотя бежать от нее я тоже не собирался. Что будет, то и будет. Говорить об этом при водителе я не захотел, поинтересовался, когда мы вышли из машины.

– Дома сидит эта сука… – ответил брат. – Стол для нас приготовит, как отец сказал. Будто мы голодные и жрать сюда приехали. Мне с ее рук в глотку ничего не полезет.

Я не был столь однозначно настроен против Рашидат, даже испытывал благодарность по отношению к ней. Дело в том, что через несколько лет после того, как отец ушел от нас, врачи нашли у него опухоль мозга. Мы с Омаханом в то время в военном училище учились – я на втором курсе, брат на третьем. Мама, помню, когда мы на каникулы приехали, злорадствовала, говорила, что это Аллах наказал отца. Но Рашидат сумела его выходить, болезнь полностью исчезла. Эта женщина лечила нашего отца какими-то народными методами, полностью отвергнув врачей.

Но потом, спустя пару десятилетий, она заболела сама. За ней ухаживали сын Мухетдин и дочь Адина, наша сводная родня, две внучки от дочери и, естественно, отец.

Дверь в квартиру после звонка нам открыла Рашидат. Я до этого только однажды ее видел, и тогда она мне показалась большой и сильной женщиной, с характером, как у нашей мамы. Сейчас это была уставшая от жизни старуха с согбенными плечами. Даже наш отец, вышедший к двери следом за женой, выглядел моложе ее.

Стол был и правда накрыт с щедростью, как оно и положено на Кавказе. Отец встречал сыновей как героев Афганской войны, где оба слегка, я бы сказал, отличились. Молодой в сравнении с нами сын отца и Рашидат высокий и сутуловатый Мухетдин нас вместе с отцом активно фотографировал «Поляроидом» и тут же выдавал снимки.

Этот парень, как успел нам сообщить отец, был уже трижды женат и недавно развелся в очередной раз. Но судьба и семейные нелады сводного брата интересовали меня так же мало, как и Омахана. Я лично до этого только однажды мельком видел Мухетдина, да и то тогда, когда он маленький спал в своей кроватке-качалке. Не знаю точно, но брат Омахан, кажется, вообще впервые с ним встретился.

За столом вести какой-то серьезный разговор мне не хотелось. Этому мешали присутствие Рашидат, Мухетдина, Адины и ее дочерей. Почему-то в доме не было мужа Адины, а где он, я спросить постеснялся. Не осведомился об этом и Омахан, углубленный в свои заботы и думы, которые, видимо, сводной сестры никак не касались – она была ему такой же чужой, как и Мухетдин. В отличие от меня, Омахан не испытывал сентиментальных родственных чувств.