Александр Тамоников - Нетленный

И вдруг эта фляжка. При чем тут, казалось бы, фляжка? Кто-то стащил с него ремень, на котором, помимо ножа, висела эта штука с протухшей болотной водицей. Ее пробила пуля, вошла в брюшную полость. Он помнил, как прижимал эту фляжку к брюшине под ребрами, чтобы уменьшить кровотечение, потом потерял сознание, подошел этот тип, стащил с него ремень – иначе ведь чехол ножа не снимешь. А потом куда ее дел? Да выкинул, на кой ляд ему эта продырявленная фляжка, если немцы другую дадут – новую, целую и «европейскую»?

Фляжка оказалась просто фляжкой. Отслеживать ее дорогу через 78 лет до Новосибирского музея – занятие неблагодарное. Но разыгралось что-то из-за нее, вскрылись старые душевные раны. Сергея Борисовича навестила дочь вдовца, поведала об идее фикс, терзающей старца. Вся родня готова сложиться и заплатить, если эта тайна в один прекрасный день перестанет быть таковой. Степану Макаровичу нужно знать – в противном случае будет маяться душа и после смерти. Немного осталось старику. Можно что-то сделать? Сергей Борисович, если честно, пришел в замешательство. Брать деньги с этих людей? Их фамилия не Морганы. Обратился ко мне. В наше время, обладая связями, телефоном и Интернетом, можно сделать многое, не выходя из офиса. Я подключил Вадима Кривицкого; позвонил знакомому из военкомата. Якушин через бывших коллег в гарнизонных службах вышел на Совет ветеранов. Обрисовалась жуткая картина гибели 2-й Ударной армии в волховских болотах. Несколько попыток прорыва из окружения – люди гибли сотнями, тысячами, выходили из котла под непрерывным обстрелом, по грудам мертвых тел. От армии не осталось ничего. Отдельные мелкие подразделения пытались прорваться самостоятельно. 2-ю стрелковую дивизию полностью разбили. В ее состав и входил рассеянный по болотам батальон, куда входил взвод лейтенанта Жарова. Несколько дней к нему прибивались «бродячие» красноармейцы, примкнул штаб полка в составе дюжины офицеров. Восстановить списки штатного состава практически невозможно. Накануне трагедии в строю оставалось чуть больше двадцати бойцов, несколько офицеров. Тяжелораненых тащили на волокушах. Что там произошло, известно лишь со слов одного Жарова. Но не верить ему оснований не было…

Через 70 лет в окрестностях Раковки работали «черные копатели» – отсюда, видимо, и стартовало путешествие фляжки, добравшейся в итоге до Сибири. Расступались временные пласты, оживали забытые события. «Диванное» расследование уже не катило. Я потратил четыре дня на эту странную командировку. Самолетом до Санкт-Петербурга, трясся несколько часов в маршрутном автобусе, пару раз ловил попутки. Человек, с которым договорились о встрече, прибыл из Луги. Он и свел в загнивающем селе со своей дальней родственницей – древней бабушкой, которой в 42-м было 17 лет. Бабушка сохранила ум и память. Немцы село не занимали, но в него периодически наведывались каратели и полицаи, пугали местных. Те события бабушка помнила. В самом селе сражений не было, но в окрестных болотах несколько дней шел бой. Там кого-то окружили, трещали пулеметы, рвались гранаты. Карателей стянули не меньше сотни. Полицаи переговаривались – она слышала, схоронившись за плетнем: мол, солдат в болоте немного, но куча офицерья из штаба разбитой части, их немцы не собирались выпускать из окружения. Потом, уже к вечеру, по селу вели человека в советской форме! Его не били, обращались даже учтиво. Человек лебезил перед немцами, а те снисходительно посмеивались. Мужчина был грязный, оборванный, с сержантскими петлицами. Я не поверил, переспросил, откуда у бабушки такие серьезные познания? Брат ее на фронт уходил в 41-м – точно такие же петлицы на воротничке были! Малиновый ромб со светлой полосой, а в полосе – два треугольника. Еще сказал братец гордо: я сержант. Самое интересное, что пожилая женщина даже внешность этого субъекта запомнила – не отчетливо, смутно, однако образ в голове сохранился – что было для меня потрясающей удачей! Я лично перед командировкой разговаривал с Жаровым, и все, что он помнил о событиях тех страшных суток, отпечаталось во мне. В горстке красноармейцев, приготовившихся к прорыву, было не так уж много сержантов…

Не уверен, что поступил правильно – сразу по возвращению направился в частный сектор на Троллейной улице – там жил старик с дочерью. Но меня просили, уверяли, что старик должен знать! Иных рекомендаций я не получал. «Мне очень жаль, Степан Макарович, но вашу группу предал сержант Шмаков, командир третьего отделения, которого вы считали утонувшим в болоте. Все материалы я вам предоставлю позднее». Кто же знал, что предатель – его хороший товарищ, разжалованный из лейтенантов! И что родом он – из того же сибирского села, что и Жаров, и что половину детства они провели вместе! Неисповедимы пути человеческой психики. Что его подвигло на предательство (равно как и командарма 2-й Ударной армии Андрея Власова)? Шмаков сгинул, что с ним случилось, никому не известно. Считался погибшим на фронтах Великой Отечественной, родственники пользовались всеми льготами…

Старик смертельно побледнел, а я поспешил ретироваться. Утром стало известно: до утра Степан Макарович не дожил, тихо скончался. Ни инсульта, ни инфаркта, просто сдал вконец изношенный организм. Варвара, как узнала, обрушилась на меня с деструктивной критикой – какое я право имел говорить такое в лоб старому человеку? Мне было неуютно, грызло чувство вины. Но для чего мы восстанавливали эти события по просьбе старика? Чтобы все выяснить и хранить от него в тайне? После смерти жены это было единственное, что держало ветерана в этом мире. Но Варвара как с цепи сорвалась, мы скандалили два дня. Я мог выкрутиться, вернуть мир в наши отношения, но сам сорвался, наорал. В итоге она собрала вещи и ушла. Сильно обиженных не наблюдалось – Степана Макаровича привезли хоронить в крематорий. Церемония прошла достойно, с присущей усопшему скромностью. «Потерпите, Никита Андреевич», – говорил мне Якушин, – все стерпится, слюбится, Варвара Ильинична вернется к вам, когда успокоится. Вы оба крепкие орешки – я уже понял. Главное, не усугубляйте свой разрыв, ищите точки соприкосновения. Только время все расставит по местам. Да, ее взбесил ваш поступок. Я с ней отчасти согласен – вы могли бы предварительно проконсультироваться со мной. Но что сделано, то сделано. Степан Макарович скончался не от шока, не от потрясения – хотя новость о предательстве друга, разумеется, не из лучших. Просто время пришло, душа унялась, ее уже ничто не держало в этом мире. Сейчас ему хорошо, даже не сомневайтесь. По крупному счету вы не виноваты, Никита Андреевич, эту новость нам все равно пришлось бы сообщать…»