Александр Тамоников - Нетленный

– Ну, и зачем ты это сделала? – осторожно спросил я.

– Ты знаешь, Никита, я не преследовала определенной цели. – Она неласково покосилась в мою сторону: – Ну, что так смотришь? У меня штамп на лбу – «Уплачено. ВЛКСМ»? Я пыль хотела под ним стереть…

– О, святая дурь, – пробормотал я. – Зачем, Римма? Ладно, успокойся, ничего больше не трогай, а то разрушения примут тотальный характер. Я потом уберу. Что случилось?

Она вздохнула и побрела на свое рабочее место.

– Все нормально, просто настроение – чтобы меня куда-нибудь увезли и закопали…

– Можно в крематории сжечь, – предложил я.

– Да какая разница, – она махнула рукой, – гнить, гореть… Хотя ты прав – гореть, наверное, веселее.

– Да, обхохочешься, – согласился я, ногой задвигая сканер в угол. Китайский шарик закатился под кушетку, и это, похоже, еще на год. – В чем проблемы, Римма? Надо полагать, в семье? Твоя дочурка, если память не подводит, домучила-таки летнюю сессию, нет? Заставляют сдавать заново?

– Нет, это у Федора на работе, – неохотно объяснила она. – Там такой дурдом…

– Пациенты дурдома уволили главврача? – предположил я. Супруг моей секретарши трудился в компании СИБЭКО, поставляющей тепло и электричество в дома горожан, и, по словам Риммы, под ним давно потрескивало кресло руководителя небольшого, но очень важного для компании отдела.

– Да, он ушел с работы. – Римма вздохнула с такой тяжестью, словно он не ушел, а умер. – Да еще скандал затеял… Ну, ты же знаешь, что у сотрудника на уме, то у уволенного на языке…

– Сочувствую, – совершенно искренне сказал я. – Хочешь получить пособие? Премию по утрате кормильца? Могу поднять зарплату – в разумных, разумеется, пределах. И заметь, Римма, я не издеваюсь – пусть не смущает тебя мой тон…

– Не надо напрягаться, Никита… – С моей помощницы сегодня можно было икону писать. – Ты мне уже поднимал зарплату в этом квартале – она теперь такая огромная… Ладно, выкрутимся, он что-нибудь найдет, а мы с Люськой поддержим человека в трудную минуту… Для чего иначе существует семья?

Она устремила на меня скорбящий лик, словно ждала ответа. Я этой темой не владел, хотя имел смутное подозрение, что объединение под названием «семья» как-то связано с перераспределением материальных благ (от тех, кто больше зарабатывает, – к тем, кто вообще не зарабатывает). Ну, и, естественно, для того, чтобы растить маленьких крикливых существ.

– Тогда что ты хочешь? – забеспокоился я.

– Отпуск, – облизнув губы, решилась Римма. – Второй оплачиваемый отпуск в этом году.

– Не жирно? – засомневался я.

– Уверена, что нет. Да, в начале мая я числилась в отпуске, но время ушло безвозвратно и было потрачено впустую. Редиска, морковка, цветы-незабудки, покупка холодильника, ухитрившегося сломаться через неделю… Сейчас же отпускной период – целевой, я должна морально поддержать своего мужа, у которого сложные времена в жизни.

«Бедный дядя Федор, – подумал я. – Он даже не догадывается, что ему уготовано».

– Мне надо от силы три недели, – проворковала Римма, опуская глаза.

– Сколько-сколько? – не поверил я своим ушам.

– Зато потом – я вся твоя, – щедро заявила помощница. – Всю работу переделаю, и даже ту, которую не надо. Я заставлю наше агентство процветать.

Страшно представить. Я поежился.

– Сам подумай, что сейчас делать? – настаивала Римма. – Душное лето, мертвый сезон – все на Карибах. Закрывай контору, напиши, что все в отпуске и офис заминирован. Бери свою Варвару и дуй с ней сам… на те же Карибы. Ладно, поссорился, подумаешь, невидаль, вы же любите друг друга?

Не знаю, что на меня подействовало, боюсь – ее последние слова. В принципе Римма права, отдыхать тоже надо. Единственный сносный месяц в наших палестинах – июль, и он уже мчится полным ходом, еще пара недель – и станет мучительно больно за бесцельно прожитый год…

Я отмахнулся от нее – ладно, топай, выдал тоненький конверт с пособием. Она сплясала от радости, расцеловала в обе щеки и умчалась, пока я не передумал. Я готов был держать пари – она отключит все телефоны, включит другие (сокрытые от моей персоны) и эти три недели проведет так, что ей уж точно не будет мучительно больно.

Именно в эту минуту зазвонил телефон, я глянул на дисплей и понял, что зря подумал про отпуск. Неужели и у меня развиваются парапсихические способности?

– Никита Андреевич? – озабоченно осведомился Якушин. – Тешу себя надеждой, что вы еще не ввязались в очередное безнадежное мероприятие?

– Пока нет, Сергей Борисович, – я отвечал подчеркнуто бодро, все равно насквозь видит (и слышит), – вы успели первым. Хотите предложить именно такое?

– Если в плане безнадежности, то да. – Сергей Борисович усмехнулся, но как-то невесело. – Подъезжайте, Никита Андреевич, я вас жду.

Чутье подсказывало, что в ближайшее время я в свой офис уже не вернусь. Выдернул из розеток все приборы, задвинул еще дальше разбитый сканер, потом спохватился, обильно полил фиалки, про которые Римма сегодня забыла. «Автопоилку бы придумать», – мелькнула любопытная мысль. Запер офис, включил охрану и через несколько минут уже выезжал на главный городской проспект.

Пробок сегодня не было – как-то подозрительно и не к добру. На узком Каменском шоссе движение было плотное, однако никто не стоял. Навстречу шли два автобуса ритуальной службы, что я тоже расценил как недобрый знак. Знакомый охранник на шлагбауме долго всматривался в меня – настолько долго, что я начал беспокоиться за свое лицо. Он рассмеялся – шутка, и шлагбаум гостеприимно взмыл ввысь. Еще одна шутка поджидала в служебном помещении музея, которое я мысленно нарек «рюмочной» (и не без оснований). Сотрудница Лариса находилась на своем рабочем месте, перелистывала бумаги. Услуги экскурсовода в этот час посетителям не требовались. Она повернула голову, приветливо улыбнулась. В главном зале музея за ее плечом царило загадочное безмолвие. Застыли манекены, разыгрывающие скорбные сцены, вырисовывались очертания траурных платьев, гробов, со стен в обрамлении окладов выжидающе поглядывали святые. Вез в никуда свой торжественно-траурный экипаж безучастный ко всему «водитель кобылы».

– У вас так тихо, словно все ушли на выборы, – подметил я.

Лариса прыснула, показала на закрытую дверь.

– Заходите, Никита, не стесняйтесь, вас ждут. Только осторожно.

Я не внял предупреждению, оно не отложилось в голове, толкнул дверь, вошел.

И отшатнулся, когда на меня метнулось что-то черное, оскаленное, с пылающими воспаленными глазами! Дверь захлопнулась у меня за спиной, я машинально отпрянул к ней, поднял руки – сдаюсь! От испуга перехватило дыхание – предупреждать же надо! С глухим ворчанием на меня взгромоздилось, словно приглашая на медленный танец, страшноватое существо. От чудовища пахло псиной – впрочем, умеренно, могло быть гораздо хуже. Горло собаки обвивал ошейник – ладно, хоть не дикая…