Александр Койфман - Где дом твой, киллер?

— Да какое это имеет значение в наше время: родилась ли дочка до свадьбы или после. Главное, чтобы родители жили в мире и согласии.

Эйтан обреченно махнул рукой и уселся на свое место. А Генри только улыбнулся и ободряюще подмигнул Лоле. Еще долго продолжались тосты, правда, большинство так и ограничилось первым бокалом шампанского, поднимая его раз за разом. А виновница торжества, накормленная, недавно переодетая, спала спокойно в коляске.

В перерыве, когда зазвучал небольшой ансамбль и несколько пар в кафе поднялись танцевать, обе подружки атаковали Лолу. Шуля поздравила ее с «таким мужиком», а Маргет мечтательно заметила:

— Если у вас что-то не сладится, не забудь мне сказать. Я тоже попытаю счастье.

20:30. 14 апреля, пятница.

Салон квартиры Лолы.

Генри пришел с бутылкой шампанского, радостно улыбается. Лоле непривычно видеть его таким:

— У тебя что-то случилось? Ты весь светишься.

— Радуюсь. Адвокаты принесли мне наконец из суда бумаги, подтверждающие, что государство признает Лиду моей дочерью. И я теперь тоже числюсь ее опекуном. Не знаю, как им удалось провернуть все так быстро, да и знать не хочу. Недешево это мне обошлось, но оно того стоит. Пойду посмотрю на мою законную дочь.

— Она спит уже, не буди ее.

— Да я только посмотрю. Что тебе, жалко?

— Ну что ты говоришь. Смотри, целуй, играй с ней, она же твоя дочь.

— Лола, не сердись. Я же не собираюсь отнимать ее у тебя. Такая мама, как ты, ей очень нужна.

Лола внимательно глядит на Генри, пытается понять его слова. Но он уже поставил бутылку на стол, ушел к детской комнате, осторожно заглядывает в нее. В комнате полумрак, но он различает очертания лица. Долго глядит, прикрывает дверь, возвращается в салон.

— Нагляделся, успокоился?

— Да, но кажется, я готов все время смотреть на нее. Никогда я раньше не замечал детей, то есть не обращал на них внимания. А теперь все по-другому.

— Иван, я стеснялась тебя спросить. Ты был женат?

— Нет, никогда. И с Оксаной не успели все оформить. И детей других нет, если тебя это интересует. По крайней мере, я об этом ничего не знаю.

— Ты мне обещал рассказать, почему у тебя такая странная фамилия. Странная для еврея.

— Я воспитывался в детдоме. Вернее, сначала в доме малютки, куда меня подбросили в корзинке. Каких-либо сведений в корзинке не было. Это я выяснил, когда однажды по делам довелось приехать в Латвию. Было несколько свободных дней, и я отправился в Курск, в свой детский дом. Сперва там со мной не стали разговаривать: конфиденциальная информация. Но за определенную сумму удалось пообщаться. Впрочем, это ничего не дало. Персонал сменился, единственный человек, который любил меня — Роза Марковна, наша повариха — умерла. Мне показали мое дело — изъяли из архива, но в нем я ничего интересного не нашел. Зато стало известно, что в детдом меня перевели из дома малютки. Пришлось и там задобрить начальство. Тогда-то я и узнал про корзинку. В доме малютки мне дали имя и фамилию: Иван Иванович Иванов. Вот, собственно, и вся история. Вероятно, меня оставили в корзинке на десятый-двадцатый день после рождения, успели обрезать. И это изменило потом всю мою жизнь.

— Повариха тебя любила? Почему?

— Не знаю, она говорила, что я похож на ее погибшего сына. Помню, гладила меня по головке, приговаривала: «Бедный Ванечка, неужели и тебя заберут в армию, как моего Бореньку».

— Ванечка? Почему Ванечка?

— Это ласково-уменьшительное от Ивана.

— Можно, я тебя тоже буду Ванечка называть?

Генри рассмеялся:

— Да нет, так только совсем маленьких зовут. Я, вроде, не так уж мал.

— Понимаешь, Иван звучит как-то грубо, официально, и вообще мне не очень нравится. А как еще можно тебя называть? Лишь бы не Иван.

— Не знаю, в России часто Ивана называют Ваня, но это тоже немного личное. То есть так мамаши зовут великовозрастных сынков и девушки своих парней.

— Вот, и я буду тебя так называть. Ты не против?

Опять рассмеялся:

— Да как хочешь называй. Но бутылку мы разопьем? Или хотя бы начнем, давай фужеры.

09:00. 20 апреля, четверг.

Детская комната в квартире Лолы.

Врач осмотрела маленькую Лиду, прослушала легкие, обернулась к Лоле:

— Ничего страшного. Небольшая простуда, сопли. Нужно гулять с ней только днем, когда тепло. Я не советовала бы давать лекарства, само пройдет дня через три. Но нужно очень внимательно следить за ней, чтобы не попала на сквознячок. И питание должно быть теплым. Ведь грудью вы ее не кормите? Кто занимается ей?

— Да, грудью не кормим. Некому. Днем с ней няня, вечером я, Иван или бабушка. Без присмотра мы ее не оставляем.

— Хорошо, я через два дня еще раз ее послушаю.

После ухода врача Лола звонит Ивану:

— Ваня, Лидочка прихворнула. Ты не мог бы пожить у меня дня три. Мне нужно уехать на два дня в Лондон, там назначены встречи с инвесторами. Днем с ней, как всегда, будет няня, но сам понимаешь, свой глаз надежнее. Мама, конечно, может последить за Лидочкой, но неудобно ее просить быть с ней целыми днями.

— Да, Лола, конечно могу. Все равно мне здесь в мошаве делать нечего. Я сейчас соберусь и через час буду у тебя. С радостью побуду все это время с Лидой.

Через час Иван уже в квартире Лолы, отнес чемоданчик в гостевую комнату. Выслушивает последние наставления.

— Да не волнуйся ты. Что, первый раз я остаюсь с ней, что ли?

— Я понимаю, но это ведь на целых два дня. Это не посидеть с ней часочек. Если что, звони маме, она сразу приедет.

— Нет проблем, Лола. Я все о Лиде, о ее питании, одежде, о ее расписании знаю. Уезжай, не волнуйся. Моя дочь, справлюсь.

Лола поправила одеяльце на Лиде, поцеловала ее и пошла в свою комнату собираться.

21:00. 22 апреля, суббота.

Салон в квартире Лолы.

Звонок, Иван открывает дверь. Лола с порога:

— Как вы здесь справились? Как Лидочка себя чувствует?

— Все нормально, температуры нет. Врач была сегодня, говорит, что все хорошо. Ты кушать-то хочешь? Я сейчас приготовлю что-нибудь тебе на скорую руку.

— Да, не откажусь. Нас кормили в самолете, но ты всегда вкусно готовишь. Я только посмотрю Лидочку и переоденусь с дороги.

— Даю тебе десять минут, не задерживайся, чтобы не остыло.

Через полчаса Иван уже убрал все со стола. Оба перешли из кухни в салон. Он слушает Лолу, та увлеченно рассказывает о переговорах в Лондоне. Иван прерывает ее:

— Мне пора ехать к себе, поздно уже.

— Зачем уезжать? Оставайся в своей комнате. Все равно в ней за последние месяцы никто, кроме тебя, не бывал. Мама даже рассмеялась недавно, спросила, не переедешь ли ты ко мне насовсем.

— Ну, это не очень удобно.

— Кому неудобно? Тебе? Мне бы это было очень удобно, а всем остальным до лампочки.