Александр Харламов - Одноклассники смерти

— Это по его душу… — прапорщик выкинул окурок и затоптал тяжелым кованым кирзовым сапогом. — Хоккеиста вашего. Вот я и думаю, гадаю, что это за человек такой… Чем дышит, за что сидит… Хотел через хозяина узнать, но знаешь, что самое странное?

Острый поднял глаза на Василича, оглядывая его с головы до ног. Его истинного хозяина зоны. Темного кардинала, работавшего на неприметной должности здесь уже больше сорока лет, у которого власти было больше чем у действительного, официального «хозяина», который имел друзей, как среди краснопогонников, так и среди авторитетных людей, который смог удержаться здесь и в застой, и в перестройку, и даже в лихие беспредельные девяностые.

— У хозяина нет его личного дела… Он его вообще в глаза не видел. С этапа два с половиной года назад он пришел один, будто нет этого человека вовсе… Странно..

— Что тут странного? Сам знаешь, как ваши на раз дела фабрикуют. Подержи дяденька минутку пистолет. Ага так это вы убили восьмидесятилетнюю старушку с ее сорокалетним внуком, коварно застрелив ее в упор из этого пистолета. Не убивали? А как же ваши пальчики на волыне? Я вам ничего подержать не давал… Может он как кому-то неугодный сюда и залетел..

Прапорщик поднялся со своего места, показывая, что разговор близится к концу. Стряхнул попавший на тулуп пепел и проговрил:

— Ты, Острый, все ж пробей его… Проверь чем дышит, чем живет, за что сел. Может что расскажет. набейся ему в кореша. Не нравится мне, когда вокруг моей зоны странности какие-то происходят. а тут как не крути… Они связаны с этим Хоккеистом, черт его побери… Проверка эта… не в службу, а в дружбу, Острый, пробьешь?

— Пробью, Васильич, только отправь нас назад в камеру? Там сподручнее в тепле перетереть с ним будет….Да и метель вон какая началась.

Холодок от мокрой стены неприятно морозил вспотевшую от работы спину. Немного поерзав на жесткой шконке, ставшей за два с половиной года родной, Харламов натянул посильнее одеяло на себя и поморщился. Небритая давно щетина остро кольнула шею. Сегодня прошло уже два с половиной года, ровно с того момента как он в одночасье лишился всего… Любимой семьи, престижной работы и положения в обществе, друзей и самое главное своего маленького ангелочка Варечки. Ей уже пошел десятый год. Давно в школу пошла…

Из редких писем, получаемых от Андрюхи, Саша ничего толком не понимал. Все было как-то смутно и размыто. Начальник охраны отделывался общими фразами, спрашивал про здоровье. Про дела на воле, про Варю очень мало, а то и вообще ни слова. Это не вселяло оптимизма. Единственное что слышал Харламов, это то, что «Интеркайт» продолжает работать, как государственная корпорация. Оставалось надеяться, что все одноклассники остались на своих прежних должностях и федералы хотя бы частично сдержали свое слово.

Все это долгое время Харламов детально вынашивал несбыточные планы мести, строил разные каверзы. Придумывал способы возврата компании, понимая умом, что увидит свободу в лучшем случае лет через десять. Умом понимал, а сердце отчаянно требовало возмездия, отмщения, согласно древнему как мир инстинкту: «Око за око, зуб за зуб». Но все эти мечты, фантазии, решительные действия, инстинкты в конце концов разбивались о непреодолимую преграду запретки, отмеченную шестью рядами колючки и высоким забором с вертухаями по краям.

В сон непреодолимо клонило и глаза сами собой закрывались, как Александр вдруг почувствовал, чье-то теплое дыхание совсем рядом. резко повернулся, откинув край хиленького одеяла, готовый ко всем неожиданностям. Жизнь в тюрьме увы не способствует притуплению реакции.

На крае нар примостился вор Острый-сосед по камере, которого Харламов за все это время так понять и не смог. С одной стороны у него была куча возможностей покинуть эту зону и выйти на волю, на крайняк перевестись в «черную», однако Острый терпеливо чего-то ждал. Терпел издевки начальника оперчасти Родзянко, придирки вертухаев, но при этом держался гордо и независимо. Так что в прошлом году один из молоденьких солдат срочников решил со скуки спустить на арестантов волкодавов и посмотреть что будет… Спустить то спустил, зэки даже сумели отбиться кое-как, но после этого случая на следующую же смену солдатика нашли с перерезанным горлом в каптерке, что наводило на мысли о причастности к этому эпизоду в скучной лагерной жизни вора Острого. Харламов же почему-то его не боялся. То ли сказывалось прошлое, когда он в начале своей карьеры очень плотно общался с Ромой Ростовским, качая через его связи бакинскую нефть, то ли просто чувствовал на подсознательном уровне, что Острый при всей его непонятливости и неопределенности пока ему не опасен. Чувство самосохранения в присутствии его упрямо молчало.

Даже сейчас при минусовой температуре в камере, в холодном не протопленном бараке Острый сидел в потертой выцветевшей местами от многих стирок и вытянувшейся под мышками майке. Плечи и грудь его густо были усыпаны наколками, в смысл которых Саше почему-то даже не хотелось вникать. Татуировки начинались со спины, плавно переходили на крепкие мускулистые руки и уходили куда-то на грудь, поросшую темным курчавым волосом. Пальцы, будто в действительности опоясывали темно синие перстни, оголяя бурые вены. Острый был крепкий, сухой, будто вобла, но жилистый и ловкий. Голова, уже изрядно посидевшая работала не хуже компьютера, да и сам он производил впечатление отнюдь не дурака. Наверно потому Харламов больше всех с ним сошелся, иногда даже поигрывая в морской бой, опасаясь играть с вором во что-то более азартное.

— Спишь, Хоккеист? — он весело подмигнул, усевшись поудобнее на нарах, при этом голос его звучал ровно и немного приглушенно. От чего следовало ожидать серьезного разговора не для посторонних ушей. На вопрос вора Саша лишь пожал плечами, ожидая продолжения. — Я тут покумекал на досуге… Больно странный ты человек. Неизвестно за что сидишь, сколько осталось, никто на свиданку к тебе не приезжает. На фартового ты не похож, своего брата я наверно везде срисую, на мужика и шныря тоже…

Незная что ответить ему Харламов лишь неопределенно пожал плечами. А кто он собственно? За что сидит? Это наверно еще самому ему было до конца непонятно. Жизнь уже два с половиной года напоминала какой-то сильно затянувшийся сериал с неизвестным концом.

— Да я и сам, Острый, иногда не совсем понимаю кто я. Жизнь так завертела, что и непонятно… — Саша виновато пожал плечами и хотел было повернуться к стенке, но вор его остановил, ухватив за руку. Тут же Александр почувствовал, как на сгибе локтя отчаянно сжались сильные, крепкие пальцы, будто железным обручом сдавило. Помимо воли он поморщился. Было неприятно…