Александр Тамоников - Палатка с красным крестом

В подвале сидели мирные люди и со страхом смотрели на вооруженных мужчин, прибывших к ним. Паренек что-то сказал им. Они расслабились, но продолжали с опаской, исподлобья разглядывать автоматчиков, внешность которых не внушала им особого доверия.

В подвале находились несколько женщин и двое мужчин. Они сидели на сумках, на каком-то тряпье, закутанные в платки, в одеяла. На сломанной табуретке горела свеча. У них имелась еда — грязные разовые тарелки были прикрыты газетой. В небольшой канистре эти бедолаги держали питьевую воду.

«Обычные беженцы. Зачем Амир привел нас сюда?» — недоумевал майор.

Подчиненные тоже этого не понимали, растерянно мялись.

В подвале валялась мебельная рухлядь, груда древесины. Скособоченная железная дверь в дальней стене. Максим отправился к ней, со скрежетом приоткрыл. Обрисовалась канава во внутреннем дворе. Бомбы разорвались там одна за другой, вырыли своеобразную траншею и перемололи упитанные трубы канализации. Позади траншеи зеленел кустарник, виднелся фрагмент стены дома с балконными плитами.

Он прикрыл дверь и вернулся в подвал. Беженцы выжидающе на него смотрели. Они догадались, кто здесь старший.

— Господи правый, вы русский… — выдохнула женщина в платке, и в глазах ее заблестели слезы. — Вы уже здесь? Пришли правительственные силы, и мы скоро сможем выйти отсюда?

— Нет. Мне очень жаль, но пока тут только мы. — Максим опустился на корточки, пристально посмотрел ей в глаза.

Она стянула с головы платок. Открылось усталое, изможденное лицо, запавшие глаза, русые волосы, стянутые в узел на затылке. Женщина была не старая, в районе сорока, но выглядела ужасно.

Как-то ненароком к ней придвинулась соседка — моложе, миниатюрнее, с обостренными чертами лица. Оно у них было практически общее — близкая родственная связь налицо.

«Вряд ли мать с дочкой. Сестры», — подумал Максим и невольно усмехнулся.

Догадливый Штирлиц в анекдоте подумал бы то же самое.

— Кто вы, дамы? — спросил он.

Они заговорили наперебой. Голоса срывались, звенели от волнения. Они родные сестры — Тамара и Алена Гущины. Одной тридцать восемь, другой двадцать шесть, хотя сейчас обе отдают себе отчет в том, что выглядят вдвое старше. Слезы текли по осунувшимся лицам, глаза светились от нахлынувшего счастья — свои пришли! Не важно, при каких обстоятельствах и что творится вокруг!

Тамара с 2010 года проживала в Сирии, в христианском квартале Хмейрим, посещала вместе с мужем православную церковь. Он преподавал в университете, погиб от пули террориста полгода назад.

Алена не замужем. Она приехала к сестре из Петербурга в 2013-м, чтобы уговорить ее вернуться в Россию, и тоже оказалась заперта в этом несчастном городе, который делили меж собой сторонники Асада, мусульманские радикалы и всевозможные повстанческие группировки. Сначала они жили на территории, контролируемой правительственными войсками, потом их оттуда вытеснили. Район несколько раз переходил из рук в руки…

Эти милые люди, которые сидят рядом с ними в подвале, — семья Хайдар, бывшие добрые соседи по лестничной клетке. Отсюда у Амира и появились «глубокие» знания русского языка. Майсун 34 года, до войны она работала на фармацевтическом предприятии. Тахиру — 39, бывший инженер на заводе радиоэлектронной аппаратуры, сугубо гражданский человек, далекий от всякой политики.

Пожилой мужчина со слезящимися глазами — достопочтенный Хазим, отец Тахира, до выхода на пенсию трудился на химическом заводе, оттого и сына направил по своим стопам — «инженерить». Его супруга Шейла погибла в марте 13-го. Тогда в одном из пригородов Алеппо был применен нервно-паралитический газ зарин. Впоследствии враждующие стороны долго переводили друг на друга стрелки, хотя все знали, что виновники химической атаки — люди «ан-Нусры». Те самые, которые через полгода ракетами разнесли трансформаторную станцию Ас-Сакхур, и город оказался полностью обесточенным. Обе семьи посещали христианскую церковь. До войны с этим не было никаких проблем.

— Кто вы? — спросила Алена, которая не находила себе места. — Мы уже десять дней сидим в этом подвале, бежали из квартала Аль-Машир, где провели последние полгода…

— Мы — часть российского контингента в Сирии, выполняли задачу в Алеппо, — ответил Максим. — Вы боитесь чего-то конкретного? Не пробовали воспользоваться коридорами для выхода в безопасные зоны? Насколько я знаю, они еще действуют.

— Мы не можем, нас будут пытать, насиловать, потом расстреляют… Кто-то донес боевикам о христианских семьях, двух русских женщинах. Они пришли за нами. Нам еле удалось сбежать. Мы воспользовались подземным ходом под мечетью…

— Алена у меня молодец, — сказала Тамара и улыбнулась сквозь слезы. — Спортсменка, лыжница… Нас догнал один из этих чертей, когда мы в колодец спускались. Его часовым, наверное, выставили. Алена не растерялась, так треснула его по башке сковородкой, что у него аж ноги выше головы подлетели.

Женщины нервно засмеялись. Хоть одно приятное воспоминание.

— Вы бежали со сковородкой? — удивился Максим. — Ну, вы, женщины, даете. Даже от смерти спасаетесь со своей посудой…

— Да нет, — отмахнулась Алена. — Она на асфальте лежала. Там много вещей валялось из взорванного дома… Надеюсь, я не убила его. Никогда не лишала людей жизни…

— Вы молодец, Алена, — заявил Максим. — С лыжами в Сирии пока еще полная неопределенность, поэтому вы поддерживаете форму кулачными боями?

— Сковородными, — сказала Алена и нервно усмехнулась. — Это был мой первый и последний опыт ближнего боя. В Петербурге я частенько посещала тир, но на этой войне ни одного выстрела не сделала, и слава богу… Вы нас вытащите отсюда, скажите? — Алена пытливо посмотрела ему в глаза, и майору стало как-то не по себе. — Скажите, вы же сможете это сделать? У вас и ваших людей такой грозный вид…

— Такой грозный, что мы сами себя боимся, — отшутился Максим.

Он не знал, что ответить на этот вопрос, и надо ли это делать. Ситуация неловкая, глупая, весьма пикантная.

Задача спецназа — сделать дело и отправляться на базу. Сантименты и жалость ему противопоказаны. Не пережалеешь всех мирных жителей, пострадавших на этой войне! По разным оценкам, на территории, занятой мятежниками и оппозицией, проживает не меньше четверти миллиона гражданских лиц. Никто из них не процветает. Все ютятся по подвалам, подвергаются насилию, унижениям, роют окопы, строят баррикады. Боевики используют их в качестве живого щита или трала для разминирования…

Он курил, пытался принять какое-то решение, косился на людей. Вокруг него кругами вился любопытный шкет Амир, хитро лупал глазенками. Как ни крути, а этот малек оказал им услугу. Иначе неизвестно, чем закончилась бы стычка с головорезами.