Дмитрий Дубинин - Код Гагарина

В моем возрасте любой нормальный человек про себя уже знает практически все. Я считал себя нормальным человеком, но при этом довольно-таки жадным. То есть, конечно, не до такой степени, чтобы пойти на какую-нибудь гнусность, но рискнуть я был готов всегда. И при этом не всегда риск был адекватен полученному профиту. Я это знал тоже… А потому чем дальше, тем больше соблюдал осторожность. По крайней мере, пытался так делать.

Я опять подумал о «случайных закономерностях» и «закономерных случайностях». И о вопросе «why me», он же «почему я?» То, что вокруг меня происходит что-то маловразумительное, и притом имеющее какую-то зловещую целенаправленность — с этим спорить было трудно. Куда более трудно было понять, что же я сделал такого, из-за чего вдруг попал в центр интересов сектантов (если это действительно сектанты) и бандитов (если это действительно бандиты)… Ратаев, Геннадий Ратаев… Почему это имя мне кажется знакомым? Такое впечатление, что я про него слышал значительно раньше, еще до того, как мне назвал его следователь… От Столяровых? Нет, точно. Кстати, о Столяровых. Вот только Эльвира начала донимать Татьяну, и почти в тот же момент странные американцы захотели снять нашу дачу. Случайно? Закономерно? Ну да, как известно «диалектику мы учили не по Гегелю», поэтому ни хрена в ней не понимаем. Лучше уж действительно пойти более надежным путем — разбором фактов. Про первичность фактов по отношению к гипотезам, кажется, еще Индиана Джонс говорил.

…Таня уже спала, я еще сидел на кухне и покуривал. Хотелось выпить, но завтра с утра заказ. Квартирный переезд, ничего особенного, но бывает, что такие дела затягиваются надолго. Пусть воскресенье, но отказываться нельзя — клиент намекал еще на несколько поездок в Черепановский район, надо будет ему напомнить. В общем, надо ложиться спать — сегодня ведь ни свет ни заря уже был на колесах…

От усталости мысли путались. Пора было действительно отправляться на боковую, но я чувствовал, что нужная мысль где-то рядом, что еще немного — и я соображу, откуда ветер дует, и какие странные вещи он приносит с собой. Что-то я там такое подумал, о Черепановском районе… В кухню просочилась пробудившаяся Таня; с заспанно-недовольной миной она потянула носом ядовитую атмосферу, но прежде чем начала критиковать мои вредные привычки и очередное нарушение моратория на курение в квартире, я опередил ее и спросил:

— Таня. Скажи мне, как твоя фамилия?

— Маскаев, ты что, совсем головой двинулся?

— Да, почти уже. Так какая? Я имею в виду настоящая, по родителям.

— Черепанова я… Ты тут не пьешь в одиночестве, случайно?

— Нет… Подожди, не сбивай меня с мысли… Это же мамы твоей девичья фамилия?

— Да. При чем тут моя мама?

— При том, что у тебя ведь и отец есть? Родной отец, я же знаю… И родители у тебя не разводились. Верно?

— Верно… А, вот ты о чем… У них еще до моего рождения была какая-то странная история. Вроде как в ЗАГСе что-то напутали, и вместо того, чтобы записать маму новой фамилией, записали папу! То есть, он стал Черепановым. Ну, был небольшой скандал, но отец у меня человек несклочный, дело замяли. Потом родилась я, так и прожила всю жизнь Черепановой… Кстати, мне эта фамилия слегка наскучила. Но я это тебе еще, кажется, еще лет пять назад говорила…

— Подожди. Сейчас я угадаю или вспомню юношескую фамилию твоего отца. Ратаев?!

— Нет. Он — Тряпичников… Кстати, терпеть не мог свою фамилию, вроде как у твоих родителей тоже были какие-то комплексы по похожему поводу…

Так… Похоже, я впустую напрягал память… Как обидно! Но тут Таня продолжила:

— Ратаева — это была фамилия его сестры по мужу. По первому. Тетя Вера вышла замуж, потом развелась, снова вышла замуж…

— За старого адмирала Анатолия Сергеевича, от которого нам отписали дачу!

— Ну да…

— От первого брака у нее есть сын?

— Есть.

— Зовут его, случайно, не Геннадием?

— По-моему, да. Только я его никогда, по-моему, не видела, и ничего про него не знаю… Чего это у тебя рожа такая довольная стала?

— Да ты просто не представляешь, какое облегчение я сейчас испытал… Все, можно идти спать.

— Но теперь не усну я! Андрюш, зачем тебе понадобились мои родственники?

— Они не мне понадобились. Я подозреваю, что твой многоюродный брат — истинная причина нездорового интереса Эльвиры…

— Ты с ума сошел…

— … А также и моих американских стервятников, — закончил я уверенно.

Утром следующего дня я снова помчался в Шатуниху. Звонил Бэрримор, сообщая о проблеме с водоснабжением. Я был почти уверен, что нам банально перекрыли воду — сейчас, когда «по многочисленным просьбам» и чьим-то деньгам водопроводу решили придать статус зимнего, воду то и дело отключали, меняя трубы и занимаясь переключениями. Ко всему прочему, сломался дешевый китайский кран на рукомойнике, и мне пришлось срочно учинять мелкий ремонт. А Старлингу еще приспичило подвести воду к комнате второго этажа.

— Я видел возле дома насосную станцию, — сказал он. — Водяной столб дойдет до the loft?

Если перевести слова брата Дэвида на местное наречие, то «насосной станцией» он величал обычный погружной насос в баке с водой, который мы иногда использовали в случае довольно частых отключений водопроводной воды. А словом «лофт» он именовал верхнюю комнату, резонно полагая, что это не полноценный «floor» — этаж, но и не «attic» — чердак то бишь.

Решив проблемы арендаторов (по крайней мере частично), я покинул дачу и подошел к кабине «хайса». Тут зазвенел мой телефон и кто-то принялся стучать в стекло дома изнутри. Стучала Кэсси. Звонил Ричард. Что-то забыли сказать на прощание?

— Слушаю, — проговорил я в трубку.

— Андрей, — сказал Бэрримор, — на сиденье я забыл молитвенник и распятие. Будь добр, принеси их мне.

— Нет проблем… — Я снял с сиденья душеспасительную книжку в рыжеватом переплете и простой металлический крест из вороненого металла довольно больших размеров. Вернулся в комнату, где о чем-то говорившие между собой американцы примолкли.

— Положи на стол… Спасибо, Андрей. Больше не задержим.

…С Таниной тетей по имени Вера Павловна нам удалось пообщаться после обеда — благо на квартирном переезде мне пришлось делать только один рейс, да и то в черте одного района, так что во второй половине дня я был свободен.

Вера Павловна приняла нас сдержанно, без неприязни, но и без явного восторга. В общем, столь нейтральное поведение можно было легко объяснить — когда к вам неожиданно обращаются дальние родственники, с которыми вы почти не общаетесь, то это значит, что им от вас что-то надо. И вряд ли дело окажется простым и легким. Когда речь зашла о том, что нам бы хотелось пообщаться с Геннадием, Вера Павловна грустно покачала головой: