Сергей Зверев - Логово проклятых

Через несколько минут молодые офицеры, исчезнувшие в лесу, оказались позади оуновского секрета. Бросок двух гибких тренированных тел был быстрым и почти одновременным. Вскрик, негромкий и короткий звук борьбы, вспугнувший ночную птицу, и снова тишина. Офицеры знаками показали бойцам, что можно двигаться дальше. Подоспевшие солдаты подали им фуражки. Потом все неприметно двинулись дальше.

Такие же группы сходились к поляне с землянками еще с двух сторон.

Войти в лагерь без шума все же не удалось, но на это никто особо и не рассчитывал. Бойцы УПА имели очень хорошую подготовку и солидный боевой опыт. Но самое главное было сделано. Советские солдаты застали противника врасплох.

Гортанный крик, пистолетный выстрел, потом две автоматные очереди всполошили сперва спящих птиц, а потом и весь лагерь. Солдаты бежали между деревьями, прикрываясь стволами и стараясь подолгу не находиться на виду у врага. Как только со стороны землянок прозвучала первая автоматная очередь, в ответ ей мигом ударили ППШ, полетели гранаты. Лес наполнился шумом боя.

Оуновцы выбегали из землянок, пытались занять оборону за накатами крыш, за обрезками бревен, предназначенными для строительства, за поленницами дров, но один за другим падали от автоматных очередей, которые раздавались с трех сторон.

В землянки, которых достигли солдаты, полетели гранаты. В воздух взмывали обломки древесины, какая-то труха, земля и дерн.

Два старших лейтенанта, снявшие часовых на первом секрете, бежали с пистолетами в обеих руках, но стреляли мало. Они зорко наблюдали за боем, перемещались между солдатами, выкрикивали команды и советы. Возле небольшой землянки они остановились и стали кричать бойцам, чтобы те не кидали в нее гранаты.

Волна атакующих к этому моменту захлестнула весь лагерь.

– А здесь что? – вытирая локтем пот со лба, спросил майор, командир батальона НКВД, кивнув на землянку.

– Это пункт связи. Там радиостанция, – объяснил старший лейтенант.

– Ладно, – сказал майор, – это ваша работа.

Ольшенюк был ранен в руку. Вдобавок осколок гранаты рассек ему кожу на голове. Теперь его лицо заливала кровь, но он бежал и не давал себя перевязать. Трое бойцов, которые смогли прорваться вместе с ним через балку, дышали как запаленные лошади.

– Все, хватит, – заявил один из оуновцев. – Теперь мы оторвались. Давай перевяжем тебя.

Ольшенюк опустился на колени на мох, потом со стоном повалился на бок, зажимая здоровой рукой рану выше локтя.

– Как же так? – прошептал он сквозь стон. – Ведь москали почти всех нас перебили. Откуда, почему? Повезло Ворону, что его в лагере не было. Чуть было и он не вляпался.

– Это все тот тип, которого Байбаков застрелил, – сказал один из бойцов, разрезая рукав командира и доставая перевязочный пакет. – Успел этот гад нас выдать. Он ведь к нам попал именно потому, что место знал. Что-то вы, господа командиры, не додумали тут.

– Вали теперь на нас, – огрызнулся Ольшенюк. – Крайних будем искать. А ты забыл, как все эти месяцы нас травили и гоняли по лесам? Что сегодня такого особо необычного случилось? Да, знали они про нас. Много шатается по лесам всяких беглых и тех, кто хочет сдаться красным властям.

– Чудо просто, что солдаты балку не перекрыли. Хрен бы мы прорвались через них. Всех бы там положили. Повезло нам, – сказал другой оуновец и спросил: – Ну что, Ольшенюк, идти сможешь? Или мы носилки срубим?

– Сам пойду, – рыкнул командир. – Водка у кого во фляжке есть?

– Вот у меня немного булькает, – снимая с ремня фляжку, сказал один из бойцов.

Оуновцы отдышались, перевязали раненого командира и двинулись через лес. Ольшенюк посоветовал им идти на юг, в сторону села Карпасы. Там располагалась, как он знал от Боровича, группа УПА, на базе которой и проходила встреча командиров. Если Ворон все еще находился там, то его надо было предупредить об опасности. Пока Ольшенюк не мог предположить, что еще известно НКВД и какие группы, обосновавшиеся в лесах, могут подвергнуться нападению.

Ближе к вечеру Ольшенюк стал чувствовать себя хуже. Начиналась лихорадка, он шел бледный, мокрый от пота, наваливался на плечи бойцов, которые вели его. Повязка с листьями подорожника для такой раны была слишком слабым средством. Требовались настоящие лекарства.

Когда солнце опустилось в кроны деревьев, боец, шедший впереди, поднял руку, заставляя всех остановиться. Оуновцы осторожно опустили Ольшенюка на траву и взялись за автоматы.

– Что там? – шепотом спросил один них, но первый показал ему кулак.

Кругом снова воцарилась тишина, прерываемая лишь щебетом птиц невдалеке да гулкими ударами дятла по сухому дереву.

Через несколько минут из-за ствола слева от Ольшенюка, лежащего на траве, раздался знакомый голос:

– Ба, да это же наши хлопцы! Ольшенюк, как тебя угораздило?

– Кто здесь? – Один из оуновцев нервно повел стволом автомата, но Ольшенюк поймал его за руку и сказал:

– Спокойно, это же свои. Байбаков, ты?

– Я. – Из-за дерева выдвинулась широкоплечая фигура телохранителя Боровича. – Нервные вы какие-то. Что случилось?

– Ворон с тобой? – тяжело дыша, спросил Ольшенюк.

– Здесь он, с нами.

Байбаков поднял голову и издал три коротких переливчатых птичьих свиста. Почти сразу на тропинке появился Полянский с автоматом наизготовку, а за ним и сам Ворон с тремя вооруженными людьми.

Борович тут же забросил автомат на плечо, поспешил к Ольшенюку и осведомился:

– Что вы здесь делаете? Что стряслось?

– Беда, Ворон, – слабым голосом ответил раненый заместитель командира группы. – Москали накрыли нас на рассвете. С трех сторон подобрались, больше роты, все с автоматами. Всех посекли, землянки гранатами забросали. Не знаю, как мне с хлопцами уйти удалось. Да вот зацепило меня.

– Как это так? – проворчал Байбаков. – Они что же, часовых тихо сняли?

– Когда стрельба началась, энкавэдэшники уже у крайних землянок были. Лагерь был окружен, – проговорил один из оуновцев.

– Значит, знали, – задумчиво сказал Борович и посмотрел на командиров, которые его сопровождали. – Выходит, это предательство.

– А ты помнишь того типа, который к нам на днях вышел вместе с другими? Он еще на Байбакова напал, а тот его застрелил. Как этот гад к нам попал, если он красный? Знал! А раз он в курсе был, то и другие могли знать, а его вперед послали, силы разведать. А как не вернулся, тут нас и накрыли.

– Бред какой-то. Они так не действуют, – подал сзади голос Полянский.

– Да, странно, – проворчал один из оуновских командиров.

– Нет тут ровным счетом ничего странного! – резко бросил Борович. – Я сто раз говорил вам, советовал, даже приказывал. Ты же, Ольшенюк, меня и не слушал. Как и другие. Кто две недели назад отбил подводу с продовольствием и убил шестерых мужиков? Кто месяц назад стрелял в милиционеров, проезжавших на мотоцикле по дороге? Еще напомнить? Когда я под страхом расстрела запретил вот так геройствовать, только тогда вы и утихомирились. Я же сто раз говорил вам, что сидеть надо тихо, силы копить, учиться, навыки приобретать, приказа ждать. Меня послали сюда, чтобы вас сберечь для всеобщего подъема Украины против коммунистов, а вы что творите? Столько хлопцев полегло!