Александр Мазин - Чистильщик

Ждал он не больше полуминуты.

Преследователь остановился у будочки. Васильев не видел его, но отчетливо слышал сопение. И даже обонял запах пота и чеснока, распространяемый противником. Стоя у будочки, тот оглядывал стоянку. Васильев точно знал местоположение врага, но стрелять через стекло не рисковал. Наконец преследователь шагнул вперед, и Васильев увидел его.

Должно быть, враг почуял этот взгляд, потому что стремительно развернулся, вскидывая автомат, но Васильев успел раньше: пинком распахнул дверь и всадил в противника заряд картечи. Автомат вылетел из рук преследователя, а сам он, отброшенный ударом, врезался в ближайшую автомашину и безжизненным кулем сполз на асфальт.

Васильев услышал короткий вскрик, увидел оскаленное заросшее черной щетиной лицо второго, наводящего автомат, поспешно передернул цевье помповика, уже понимая, что все равно не успеет выстрелить и выскочить из будочки тоже не успеет…

Злобно взлаял автомат. Звук отразился от соседних домов, вернулся эхом. Васильев услышал это эхо, потому что стреляли не в него. Врага швырнуло вбок, он пронзительно закричал…

Васильев, пригнувшись, метнулся к шеренге коммерческих ларьков. У крайнего стоял Олежек и призывно махал рукой. На плече у него висел автомат.

– Давай быстро! – Он схватил Васильева за руку и потащил к припаркованной у тротуара «шестерке». За рулем сидел потеющий от страха молодой парень, а на заднем сиденье – Гарик. В руке он держал нож, плотно прижатый к сонной артерии водителя. Настолько плотно, что по шее парня сползала под ворот красная полоска.

Васильев запрыгнул на переднее сиденье, ткнул в бок водителя стволом помповика.

– Вперед, быстро!

Водитель тут же рванул с места.

Гарик отнял нож от его шеи, обтер о сиденье и спрятал.

В салоне кисло пахло сгоревшим порохом. Водителю этот запах был явно не по душе.

– Я вас не видел, мужики! – быстро проговорил он.– Не видел, не знаю, Богом клянусь! Не убивайте, а? Хотите, машину заберите, а?

– Успокойся,– устало произнес Васильев. Стресс схлынул, оставив после себя дрожь, боль и ватную слабость.– Веди себя хорошо и будешь жив. И машину тебе тоже оставим.

– Я – все, что скажете. Вы только скажите. А я сам – никому! Чтоб мне…

– Заткнись! – бросил с заднего сиденья Олег.

– Поворачивай к Ладожской,– распорядился Васильев.– И не гони, понял?

Водитель послушно сбросил до пятидесяти и через пятнадцать минут высадил их на углу у «Самоцветов».

– Права отдайте, а?

Олег бросил права ему на колени.

– Гляди,– предупредил он.– Мы тебя знаем, найдем на раз!

Машина уехала.

– Тебе не кажется, что эту дуру надо куда-то спрятать? – спросил Олег.

Васильев глянул на помповик, который держал в руке. Парень прав. Вообще, ружье надо было выкинуть по дороге.

– На! – Гарик стянул с себя щегольский белый шарф.– Замотай.

Помповик спрятали на пустыре. Засунули в какую-то нору, припорошили землей и снегом. Единственный оставшийся патрон Васильев выкинул в замерзшую лужу, продолбив кирпичом лед.

– Сколько положил? – поинтересовался Гарик.

– Семерых.

– Итого, с Олеговым, будет восемь. Нормальная цифра. Если по стольку каждый день, к лету всех перекоцаем.

– Дурак,– констатировал Олег, переглянувшись с Васильевым.– Что будем делать, командир?

– Домой поедем. Надо мне с нашим заложником проконсультироваться. И еще подумать: как Шизу вытащить?

– Уже никак,– сказал Олег.– Если его эти, черные, не тронули, то наверняка менты забрали.

– Какие менты?

– Да те, что нам навстречу проехали. Автобус и еще четыре «козла». Не видел, что ли?

Васильев покачал головой.

– Думаешь, туда?

– А куда ж еще? – удивился Олег.– Такую пальбу подняли! Это еще поздно приехали. Мы уж боялись: если тебя те не замочат, так эти прихватят. Я Гарику сразу сказал, как пальба началась: стопим тачку и держим. Как менты подскочат, сразу сваливаем. Со стволами светиться, сам понимаешь. Так что ты молоток! Вовремя выскочил.

– Спасибо,– сказал Васильев.– За того черного. Он бы меня наверняка срезал.

– Херня! – махнул рукой Олег.– Вчера ты нас, сегодня мы. Обычное дело!

Но видно было: ему приятно.

Васильев пил светлое пиво в кафе между Средним и Малым проспектами Васильевского острова и размышлял о смысле жизни. Своей жизни. Своей единственной жизни.

Кострома мертв. Хирург сидит в подвале. Большая часть тех, кто гнал Васильева и убивал его друзей,– мертвы. Значит ли это, что он – отомстил? Значит ли это, что он сделал все, что мог, и теперь имеет право спрыгнуть с подножки поезда смертников? Снова стать таким, каким он был в то июньское утро, когда крепкая рука умыкнула девушку Таню в салон дорогой иномарки. Голым человеком на голой земле. Точнее, на голом асфальте. Не важно, что сейчас эта же девушка Таня ждет его, чтобы накормить ужином. Несколько дней назад Валерий был частью целого. Каждый его шаг был выверен умными и знающими, каждое действие одобрено и поддержано. Еще несколько дней назад у него были друзья, каждый из которых был сильнее, чем он сам. Еще несколько дней назад рядом были те, кто знал свое место в мире и, главное, знал, какое место в нем должен занять он, Валерий Васильев. Теперь их нет. И никто больше не скажет, что делать. И Валерий так же беспомощен, как изуродованный наркотиками Шиза. И его глаза так же слепы и бессмысленны, когда приходится смотреть в будущее.

Он не герой. Герой не травит своих врагов ОВ. Герой убивает их иначе. Лицом к лицу. В честной борьбе. Как Гоша-Терминатор или Петренко. Опережая и ошеломляя. Отвага и натиск. Опыт и мастерство. То, чему он так и не доучился.

Силыч как-то сказал: за три года можно выучить профессионала. Но для того, чтобы стать мастером, требуется не меньше семи. А чаще значительно больше. А кого можно выучить за неполный год?

Васильев допил свое пиво, со стуком опустил стакан на скатерть, чем привлек внимание официантки:

– Что-нибудь еще?

Девушка улыбалась ему чуть-чуть заискивающе, Васильев не сразу сообразил: она его боится. Невольно он посмотрел на свои руки: не в крови ли? Глупо. Конечно, руки чистые. Даже порохом не пахнут, отмыты со всей тщательностью.

– Да, то же самое, пожалуйста.

Васильев еще раз посмотрел на свои руки и вдруг совершенно ясно осознал: выбора у него нет. Если он захочет выйти из игры, его убьют. И скорее всего не только его, но и всех его близких. Всех, кто ему дорог. Потому что долг слишком велик. Значительно дороже дюжины жизней. И ему нельзя сойти с поезда смертников, потому что тогда этот поезд рано или поздно раздавит и его самого, и его родных, и всех, кто с ним рядом: Олежка, Гарика, Таньку… Поезд никогда не остановится, и, пока им правят те, кто хочет взыскать долг, и он, Валерий Васильев, главный должник, и все, кто рядом с ним,– все равно что мертвы.