Андрей Воронин - Инкассатор. Пуля всегда права

— Пустота, и звезд не видно.

Кореец помолчал.

— Ты не шути с этими вещами, идущий. Возможно, тебе предстоит встретиться с таким предательством, которого ты, даже с твоим огромным опытом, представить не можешь.

— Ты это знаешь или просто так… предвидишь? — спросил озадаченный Филатов.

— Чувствую. Будь здоров. — Пак отключил связь.

Когда десантник, заехав по дороге в магазин и затарившись спиртным и закуской, подрулил к своему подъезду, на лавочке его ждала совершенно немыслимая компания. И если к виду вечных и постоянных Гали и Геры он привык, то белорусского Шурика через месяц после знакомства с ним он увидеть не ожидал.

Гера был пьян «вусмерть» и валялся на асфальте, представляя из себя прекрасную мишень для плевков прохожих и дубинок невыспавшихся ППСников. Шурик откачивал как мог пьяную Галю и, увидев появившегося во дворе Филатова, издал торжествующий рев, свидетельствующий о том, что союз двух самых славянских республик имеет право на жизнь.

— Юра, давай их затащим в квартиру, если ты не возражаешь. Поговорим потом…

Хмыкнув, Филатов помог Шурику уложить на диване двух невменяемых алкоголиков и попутно выслушал историю о том, как человек становится бомжем.

— Ты даже не можешь себе представить, Фил, — говорил Шурик, когда они сидели на кухне, в паузах между словами поглощая салат из крабовых палочек, — какой это невероятный труд — работать бомжем. Хоть я всего лишь учитель труда, — учу детей рубанок правильно держать, — но я человек социальный, то есть занимаю в социуме свою нишу. Они же этот социум в гробу видали. И самое главное, я понял, что они ни за какие коврижки в него возвращаться на захотят! Потому что считают свое существование именно работой, ни больше ни меньше. Но если мы работаем на социум… Ну, ладно, ладно, — махнул он рукой, заметив ироничный взгляд Филатова, — если я работаю на социум, то они работают для поддержания жизни. То есть просто-напросто руководствуются инстинктами. И, Фил, как это затягивает!

— По-моему, их затягивает халява, — уточнил Юрий. — То, что им нужно гораздо меньше, чем нам, в плане материальном…

— Им нужно то же, что нужно всем, — веско сказал Шурик, обгладывая куриную ножку. — Поесть и одеться. Не помереть с голоду и не замерзнуть зимой в подворотне. Или ты считаешь, что нам нужно нечто большее? Ладно, не отвечай. Я и так знаю, что ты скажешь. Вопрос в другом. Человек, каким бы развитым духовно он ни был, способен стать бомжем. Именно бомжем по духу, даже если он будет зарабатывать нехилые бабки и днем работать за компьютером. Но ночью он пойдет в город, чтобы собирать пустые бутылки.

— А не от скуки ли это? — спросил порядком захмелевший Филатов.

— От скуки это начинается. Или с похмелья, когда выхода другого нет. Я знал одного мужика из Беларуси, моего земляка, невероятно талантливого алкаша, с журналистским образованием, который к сорока годам стал писать так, что многие предсказывали ему чуть ли не нобелевку. А он по ночам бутылки собирал. И говорил, что «в образ вживается»…

— И что, он этим жил?

— Да нет, были у него деньги… Обычно он ближе к осени чувствовал некий зуд, что ли. И отправлялся на улицу. Или в час ночи, или ближе к утру. Ну да, я понимаю, он после этих походов великие стихи творил, но, если бы ему сказали: «Брось собранные бутылки в Свислочь», он бы не бросил. Он их сдавал утром. Всегда. И покупал самое дешевое вино, и выпивал его. Один, как правило.

— Это патология, — уверенно сказал Филатов. — Нормальный человек…

— А он себя нормальным и не считал. Да ладно, хватит про это. А то всю ночь проговорим о синдроме «люмпенизации» и «асоциальности». Помнишь, что немцы на воротах концлагеря написали? «Каждому свое». На этом и остановимся.

— Подожди, Шурик. А приятель твой остановился?

— Он сказал, что, когда удовольствие перестает быть удовольствием, оно становится работой. А работать бомжем — сборщиком бутылок — он не хотел. И плюнул на это дело.

— Слушай, Шурик, ты меня задолбал этим гением от стеклотары. Откуда вообще у тебя такие мысли?

— У нас деньги кончились, — откровенно признался Шура, — и Галина меня послала бутылки собирать. Я и собирал. Тут какой-то парк поблизости… Московские собиратели тары… это что-то! Я своим расскажу — охренеют! Ты слушай…

Шурик опрокинул маленковский стакан водки и, судя по его изменившемуся положению относительно стола, начал отрубаться.

— Не нужно, — сказал Филатов. — Спать ложись!

— Снова валить Гуссейна? Зачем? Отчего именно ему такая честь? Он что, стал «смотрящим» Москвы?

Швед не понимал, зачем посылать бригаду на устранение Гуссейна, который, по его мнению, после предыдущего «наезда» уже не представлял никакой опасности.

— «Смотрящим» он не стал, — пояснил Юзеф. — Мне кое-кто шепнул, что он прознал, откуда ноги растут у последних событий. Источник я, само собой, называть не буду.

— Не знаю, не знаю, — с сомнением произнес Швед. — Не мог он ничего прознать. Карловича, который нас на кабак вывел, замочили, да и не знал он, кто за этим взрывом стоит. Мы же его «втемную» использовали. Если бы даже его раскрутили, он показал бы пальцем совсем в другую сторону.

— Кстати, выяснилось, кто вышел на Карловича? — поинтересовался Юзеф.

Швед замялся.

— Там были две какие-то бригады. Остались трупы, принадлежность даже менты пока не смогли выяснить. Мне пообещали информацию сегодня к обеду.

— Только к обеду? — нахмурился Юзеф. — Медленно работаете, Швед. Я чувствую, что без Гуссейна здесь не обошлось. Что ни говори, даже после налета он остался крупнейшим «бригадиром» столицы. У него в распоряжении, по моим данным, теперь человек тридцать-сорок. И если уж мне известен адрес, по которому он прячется, почему бы не решить проблему одним ударом?

— У нас на сегодня запланирован Червонец. Две такие мощные акции в один день? Не потянем. Кроме того, в районе четырнадцати часов станет точно известно, что за трупы остались в квартире Карловича. Так что с Гуссейном предлагаю повременить.

— Ну ладно, — нехотя согласился Юзеф. — Повременить, так повременить. Все, будь на связи. И скажи там, в приемной, чтобы следующий заходил.

Не успел Швед шагнуть за дверь, как в кабинет директора рыбного магазина «Океан» Юлии Трофимовны Васнецовой, в последний год отзывавшейся на «погоняло» Юзеф, оттолкнув с дороги рослого мужчину, ворвалась тетка немыслимых размеров и с порога заголосила:

— Да сколько же можно? Почти на пятьдесят грамм икры обвесили! Я дома проверила — не пятьсот грамм, а четыреста пятьдесят! Я на электронных весах взвешивала!

— Дома взвешивали? — уточнила Васнецова.

— Дома…

— Вот и идите домой. Вы эти пятьдесят граммов по дороге съели.