Александр Лысев - Т-34. Выход с боем

«Зачем все это? – мелькнула в голове у Терцева мысль. – И главное – что нужно сделать, чтобы это никогда не повторилось вновь?»

Майор отогнал от себя подобные мысли, хоть это под влиянием момента и оказалось сделать довольно сложно. Просто время для них еще не пришло…

– Вы же культурные люди, из России, – отчитывал их комбриг в самом преддверии Берлинской операции. – Не ведите себя как европейские варвары!

Терцев и Коломейцев стояли перед ним с виноватым видом. Наступили уже по-настоящему весенние, погожие деньки. Танкисты расположились на отдых в усадьбе с большим ухоженным парком. В парке был пруд. А в нем плавали огромные зеркальные карпы. От кого-то поступило предложение глушить рыбу гранатами.

– Чего мелочиться? – с мальчишеским задором предложил Витяй. – Давайте один раз из орудия выстрелим.

– А давай! – поддержал идею Терцев.

Коломейцев залез в танк и выстрелил прямо в пруд. Карпов собирали с поверхности воды целыми плащ-палатками.

Теперь приехавший на шум комбриг устраивал им выволочку:

– Как не стыдно, боевые офицеры, командир батальона, командир роты…

Они молча кивали, вроде как были очень смущены. А когда комбриг направился к своей машине, Витяй крикнул вслед:

– На уху приходите, товарищ подполковник!

Комбриг, не оборачиваясь, только махнул рукой…

И все-таки разные мысли не могли не одолевать Терцева и его товарищей при прохождении по таким с виду аккуратным и благополучным германским городам и весям. Конечно, самая главная мысль была у всех о том, чтобы добить врага в его же логове и поскорее закончить войну. Но были и другие наблюдения, впечатления, рассуждения. Лично Терцева Европа поразила прежде всего своими смешными расстояниями в несколько сотен километров и странами, которые можно было исходить из конца в конец за полтора-два дня. Сама собой приходила на ум картинка из школьного учебника по истории. Там был нарисован немецкий крестьянин периода феодальной раздробленности Германии на сотни крохотных княжеств. Сам крестьянин лежал на территории одного княжества, а ноги его под полосатым шлагбаумом были вытянуты уже на территории другого. Совершенно непонятно, как такие люди могли неоднократно претендовать с оружием в руках на наши пространства. И дело тут не в географии, а в их менталитете. Слишком тесные они, слишком узкие. Как и все вокруг сейчас. Хотя бы только по одной этой единственной причине никогда у таких людей не получилось бы завоевать и удержать территории в России. Это Терцев знал, помнил генетической памятью сквозь столетия, пожалуй. И никогда в этом не сомневался. По определению. Здесь схема была простая и понятная – любой внешний враг будет рано или поздно изгнан и уничтожен. А Россия всегда была, есть и будет. Это тоже доказано столетиями нашей истории. А в истории этой всякое бывало. И следовало признать, что самыми тяжелыми для нас оказывались времена внутренних неурядиц.

Вот сейчас ушел от них комбриг, отчитав за рыбу. Сел в свой «Виллис» рядом с ординарцем Егорычем – старым солдатом, сибирским стрелком еще с прошлой мировой войны. Своим внешним видом, манерами и усами Егорыч напоминал Терцеву пулеметчика Епифанова. Они даже не запомнили, когда среди прочих советских наград снова появился на груди Егорыча солдатский Георгий. И Терцев сейчас не хотел даже расспрашивать старого солдата, за кого тот воевал в Гражданскую войну – может, за красных, а может, и за белых. Сейчас для майора было важнее другое. То, что вот едет нынче по Германии Егорыч со своим крестом на груди. Не красный едет и не белый, а русский. Мысли сами собой побежали дальше. Конечно, мы должны были прийти сюда на четверть века раньше. Так должно было случиться, но тогда не случилось. Прийти не для того, чтобы кого-то завоевать или покорить.

«Зачем они нам нужны? – усмехнулся мысленно Терцев. – Эти крестьяне с ногами под шлагбаумом».

Нам это вообще совершенно не свойственно и не нужно. Не мы начинали все эти войны. Вот только приходить всякий раз должны именно мы для того, чтобы их закончить. Но прежде всего, чтобы уничтожить зло. Зло, которое ощущалось сейчас всеми клеточками души как нечто абсолютно темное. Без всякого оправдания и понимания к нему. Просто потому, что это зло. Поэтому они сейчас были здесь. И по-другому быть не могло.

«Впрочем, какой-то сбой все же произошел, противоречие, что ли», – думалось Терцеву.

Он вспоминал того офицера в Варшаве с георгиевской ленточкой. О чем они тогда с ним только не переговорили! Терцева не оставляло ощущение, что все происходящее сейчас вроде бы то и вроде бы не совсем то, что должно было быть. Не целиком, не до конца, что ли. Точнее было не сформулировать. Да, пожалуй, и не нужно это было сейчас.

«Как там говорил Цапа? До 1914 года, пока еще все нормально было, – припомнилось Терцеву. – Эх, Васька, Васька, устами младенца…»

Все же было очень горько от того, что существовал вот этот офицер со своей правдой, со своей борьбой со злом. И отрицать его существование было бы неправдой, а игнорировать – полуправдой, что тоже ни к чему хорошему в конечном счете для прояснения и понимания происходящих событий привести не могло. И есть Егорыч со своим крестом. И оба заслужили кресты, выполняя когда-то одно общее дело. Есть они все, в конце концов. Так разве борьба со злом не является одним общим делом? А сейчас? Стоп, дальше не надо. Тем более что все равно дальше они пока что упирались прежде всего в это самое абсолютное, черное и кровавое зло, четыре года сплошным фронтом стоявшее перед ними, приговор которому при любом раскладе мог быть только один – извести его под корень.

Но совершенно очевидно, что за этот сбой или противоречие и Европа, и мы заплатили и продолжаем платить последнюю четверть века. В конце концов, они же не слепые, чтобы не замечать очевидное: концлагеря не только освобождали, но и оставляли за спиной.

Эта война, без сомнения, будет выиграна. И это будет справедливо. Потому что у них за спиной семья старшего лейтенанта Малеева, которую сожгли. И они знают, кто это сделал. И это для них всех перевесит все остальное на белом свете. Сейчас и всегда.

А что потом? Победителей задушат в объятиях, чтобы не было слышно их голоса? Ясно одно – крови достаточно. Горе прокатилось абсолютно по всем. Но кто привел ко всему этому в таких масштабах? Все ли зло будет уничтожено по окончании этой войны? Они же не дураки, в конце концов, чтобы не задаваться этим вопросом. Война, помимо всего прочего, научила их мыслить прямо и смело. И по всему выходило, что нельзя ограничиваться только этими четырьмя пусть и чудовищными, страшными годами. Нужно мыслить хотя бы на несколько десятков лет назад. А вперед?