Александр Тамоников - Смерть под уровнем моря

— Мужики, гаси фашистских урок! — взревел Белоусов, разряжая в несущуюся толпу все патроны, остававшиеся в магазине «ППС».

— Да мы сами урки! — провизжал Чернуля, отбросил автомат и выдернул нож устрашающих размеров. — Пошли, болезные, покажем им, где раки зимуют!

Толпа партизан, возбужденная не меньше, хотя и трезвая, хлынула с обрыва. Контратака была бешеная, на одном дыхании. Взревели десятки глоток. Какие-то двадцать метров бойцы одолели за секунды.

Сшиблись две толпы. Бились страшно, остервенело, до рваных жил, кулаками, прикладами, ножами, саперными лопатками. Трещали чубы и черепа. Теперь те и другие обходились без лишних слов, берегли силы. Хлестали пот и кровь.

Закачался партизан Руденко, минуту назад счастливо спасшийся из-под обстрела. Тяжелый приклад проломил его череп. Ржал, оскалившись, чернявый детина с азиатскими чертами лица, ударивший его.

Впрочем, ликовал он недолго. С негодующим воплем на него сбоку запрыгнул взбешенный Чернуля. Оба повалились. Детина был силен, но партизан оказался ловчее. Фашистский прислужник заломил ему руку, однако на свободе осталась вторая, с ножом. Петька осатанело бил врага острием в загривок. Лезвие вклинилось между позвонками. Чернуля не стал его вытаскивать, вдавливал внутрь. Полицай извивался, выплескивал бурую рвоту.

Энергично махал прикладом Семен Белоусов. Он ударил кого-то в грудь, когда тот отлетел, ловко поменял приклад и ствол местами, стегнул очередью.

Преимущество партизан, свалившихся сверху, было очевидно.

Вадим остался на прежнем месте. Неловко, черт возьми, но вроде все кончалось. Полиция дрогнула, попятилась назад.

Тут он сверху заметил то, чего не видели остальные. Слева к партизанам подбирались полицаи. Они обошли Шайтан-гряду с востока и пока ничем не выдавали своего присутствия. Их было не меньше двух десятков, вполне достаточно, чтобы решить исход боя в свою пользу. Эти поганцы ползли вверх, прятались за камнями, делали короткие перебежки. Вадим различал напряженные бледные лица, небритые, оплывшие то ли с перепоя, то ли от нехватки сна. Все эти мерзавцы были вооружены автоматами.

Командовал ими невысокий заморыш с короткой окладистой бородкой. Он шипел на подчиненных, делал круговые движения рукой.

Полицаи уже были близко. Скоро они поднимутся, и тогда!..

В горле капитана перехватило. Он отполз от края обрыва и завертел головой.

«Поздно орать партизанам, чтобы были внимательными. Все равно не услышат, — понял он. — Справа палят так, что оглохнуть можно».

Сиротин подполз к пулемету, валявшемуся между камнями. Сошки его были перевернуты, коробка отстегнута. Партизан, который вел огонь из этого оружия, на минутку отлучился врукопашную. Рядом, в ложбинке, капитан заприметил снаряженный магазин.

«Неплохо снабжаются партизаны», — подумал он.

Пулемет «РД-44» был сконструирован недавно и поступал в войска малыми партиями для испытаний. Семь килограммов веса, длинный, громоздкий, питается от ленты на сто патронов, сложенной в круглой металлической коробке.

Сиротин быстро вставил ее на место, сложил сошки, передернул затвор. Потом он пополз обратно, не поднимая головы, пристроил ствол на каменный бруствер.

Как же удачно все сложилось!

Бородатый тип махнул рукой. Два десятка рослых громил поднялись разом и бросились вперед. Капитан не жалел патронов. Сотня штук — это немало. Полицаи напоролись на стену огня, орали, валились как подкошенные. Все рядом, можно не целиться, главное — не сбавлять оборотов. Враги не поняли, в чем дело, даже залечь не успели, запоздало бросились врассыпную.

Вадим взгромоздился на колени, перехватил горячее тело пулемета. Он не замечал, что его руки покрываются волдырями от раскаленного железа, водил тяжелым стволом, добивал уцелевших полицаев. Рухнул бородатый тип, пробитый пулями в нескольких местах. Агонизировала парочка раненых.

Капитан отбросил пулемет. Вот и все! Боль сразу ударила в мозг, он стиснул зубы. Черт с ними, с ожогами. Зато дело сделал.

Выжившие полицаи драпали по всему фронту, партизаны их преследовали, стреляли в спину. Чернуля снова кого-то кромсал ножом. Обернулся Белоусов, мигом все понял, вскинул руку с отставленным большим пальцем. Мол, так держать, товарищ капитан!

Атаку партизаны отбили. Несколько выживших полицаев нырнули в расщелины у Шайтан-гряды. Они не представляли опасности.

На правом фланге все складывалось сложнее. Там противник теснил партизан, но до рукопашной дело, кажется, не дошло.

Вадим пересилил боль и тараканьей иноходью двинулся к месту боя. Ствол «ППШ» он ухитрился пристроить на предплечье.

Мимо него бежали люди, палили вниз. Выкрикивал задорные матерки Чернуля. Храбрость этого парня доходила до безрассудства. Два бойца вытаскивали из кустарника раненого Воронцова. Тот был белее извести, но, кажется, дышал.

Вадим оказался в разреженном лесу. Группа полицаев уже прорвалась сюда, выдавливала людей Сазонова с обрыва. Надрывно кричал Овчарук, призывал держаться.

Несколько фашистских прихвостней прорвались в лес, поджимающий базу с юга, и благополучно подорвались на мине. Остальные залегли, стали отползать обратно к обрыву, где имелась пара истоптанных троп. Партизанские пулеметы стреляли на флангах, подавили врага. Теперь защитникам лагеря не приходилось рассеивать свои силы. Все они сконцентрировались на краю обрыва.

Проходы между камнями усеяли тела полицаев. Партизаны добивали их с наслаждением, не жалея боеприпасов. Слишком много горя принесли людям эти вурдалаки.

Трое мерзавцев угодили в капкан, не успели вырваться. Группа Белоусова отрезала им путь к отступлению. Сопротивляться было нечем. Все патроны они извели, отсиживались в яме под кустарником, и один из них неосторожно зацепил рукой за ветку.

Чернуля тут же полоснул по кустарнику очередью. Полицаи вылетели оттуда как ошпаренные, кинулись к обрыву. Один запутался в полах шинели, покатился, собирая листву. Второй поймал пулю на самом обрыве. Третий успел сигануть вниз, но отнюдь не там, где была тропа.

Уцелевший полицай извивался, делал страстные глаза, просил не убивать на чистом русском, практически литературном языке. Он ползал в ногах партизан, окруживших его.

— Не стреляйте, прошу вас Христом Богом. Я искуплю свою вину, все расскажу. Вы не пожалеете, что сохранили мне жизнь. Я не делал ничего преступного, меня заставили…

— Да это же Костыль, — удивленно заметил один из партизан. — Погоняло у него такое, а фамилия вроде Костенко. Харьковский сукин сын. Его подстрелили в том году, так смотри-ка, оклемался, мало оказалось. Он лично всю семью Игнатенко в расход пустил, а у них два мелких гольца было. Сосед наш, в Конном переулке обретался. На карьере работал, прежде чем к немцам переметнуться. Его жена родная прокляла, сбежать от него хотела, так он ее избил до потери сознания, а потом сам пристрелил.