Александр Тамоников - Смерть под уровнем моря

За этим последовал профилактический выстрел из судовой пушки. Массивный клык скалы отвалился и рухнул в воду. Автоматчики на шлюпке подошли к причалу, высадились, развернулись в цепь.

На горькие раздумья деморализованным германским воинам хватило четырех минут. Заработала механика. Поплыл в сторону батопорт, освобождая проход. На свет божий выходили понурые немцы, бросали автоматы, поднимали руки. Из всей подземной братии выжили человек восемь.

На фоне подчиненных выделялся бледный рослый офицер, корветтен-капитан Гельмут Кляйн. Он покрылся какой-то трупной сыпью, кусал губы. У флотского офицера не хватило решимости пустить себе пулю в висок. Может, оно и правильно. Есть другие способы искупить свою вину перед многострадальным человечеством.

Юля рвалась в бой. Ей надо было, хоть тресни, убедиться в сохранности груза. Уверений капитана Сиротина оказалось мало. Автоматчики просачивались внутрь подземелья, брали под контроль все залы и коридоры. К судну подошла освободившаяся шлюпка, взяла на борт новую партию пассажиров.

Субмарина стояла в сухом доке, который фашисты так и не успели наполнить водой. Из рубки все еще поднимался дымок. Внутри от запаха гари было нечем дышать. Контейнеры с бесценным грузом мирно покоились на месте выдранных коек.

Юля с утробным воем кинулась к своим сокровищам. Ноги подкосились, она села на первый попавшийся ящик, шмыгала носом и как-то жалобно посмотрела на Вадима.

— Мадам, вы куда-то поплывете? — пошутил усатый мичман, пробегающий мимо.

«Виллис» лихо свернул с Парковой улицы и помчался вниз, к решетчатой ограде Марининского дворца. Вокруг дорожки курчавились магнолии. День был ясный, безветренный, солнце пригревало почти по-летнему.

Машина затормозила у ажурных ворот. Водитель, он же единственный пассажир, осанистый майор в хорошо отглаженной повседневной форме, показал часовому красное удостоверение. Тот сделал понятливое лицо и бросился открывать ворота.

Машина въехала в ворота, обернулась вокруг фонтана и затормозила у парадной лестницы. Вадим Сиротин вышел из нее, осмотрелся, поправил гимнастерку под ремнем, взбежал на крыльцо.

Вытянулся по стойке «смирно» красноармеец на входе. Комплекс охранялся со всей серьезностью.

В парке копались люди, что-то высаживали, возили на тележках удобрения и землю. За углом стучали мастерками строители, скрипели лопаты, перемешивающие цементный раствор.

По парадному залу блуждали работники музея, занимались делами. Помещение уже выглядело нарядно, хотя экспонатов здесь явно не хватало.

— Где я могу увидеть гражданку Некрасову Юлию Владимировну? — поинтересовался Вадим у бойкой дамы, стриженной под мальчика.

— Ой!.. — Дама испугалась, зачем-то прижала ладошку ко рту. — Так это, в Голубой гостиной у нас Юлия Владимировна. Работает она, с самого утра вся в делах. А вы, товарищ офицер, кем ей будете? — Робость перед человеком в форме не исключала всеядного женского любопытства.

— Это не важно, — отрезал Вадим. — Благодарю вас.

Он шагал через анфиладу помпезных холлов, где проводились плановые работы. Лепнина уже была приведена в порядок, застелены новые полы там, где это было необходимо. Из широких окон открывался вид на море и греческие статуи, обрамляющие южную лестницу. Наливались зеленью кипарисы, алели цветочки на декоративном плюще.

Музейные работники заблаговременно уступали майору дорогу. Видимо, у него на лбу было написано, где он служит.

Голубая гостиная уже была отреставрирована. Здесь висели картины, высились фарфоровые вазы за цепными оградками.

Молодая женщина в длинной юбке и жакете поправляла картину, висевшую на самом видном месте. Она оценивала на глазок вертикаль, досадливо урчала и снова чуть двигала раму.

Вадим неслышно приблизился к ней. От женских волос приятно пахло земляничным мылом.

Картина была небольшой, но достаточно яркой, насыщенной красками. На ней был изображен лишь букет цветов. Девушка склонила голову и любовалась этим шедевром.

Вадим тоже склонил голову. Но с любованием у него как-то не складывалось. Возможно, букет смотрелся неплохо, но когда-то он знавал парней из художественной академии, которые могли нарисовать не хуже.

Сиротин кашлянул. Девушка вздрогнула и резко обернулась.

— Боже, Вадим! Ты меня испугал. — Она утонула в его объятиях.

Он поцеловал ее, чуть отстранился и залюбовался этой необычайно красивой женщиной. Вот кого надо на картину! Цены бы не было тому портрету.

— Я соскучилась, — прошептала она и снова прильнула к нему.

Он тоже дико скучал.

Кто-то укоризненно кашлянул в проходе. Им пришлось оторваться друг от друга и вести себя прилично.

— И вот ради этого мы рисковали жизнью и ведрами проливали кровь? — заявил Сиротин, покосившись на картину.

— Ты шутишь, Вадим! — Она по-настоящему возмутилась. — Это же Ян Брейгель Младший, сын знаменитого Питера Брейгеля Старшего, известный фламандский художник! Этой картине почти три с половиной столетия. Посмотри, какие краски, насколько выразительны линии. Хотя кому я все это говорю? — Она улыбнулась, взяла его за руку. — У тебя новые погоны, Вадим?

— Новые. — Он улыбнулся. — Старые поизносились, пришлось поменять.

— Но эти лучше, чем прежние? — Она как-то колебалась.

— В каком смысле?

— Ну… ты теперь будешь меньше лезть под пули?

— В этом смысле определенно. — Он с уверенностью кивнул. — Больше под пули ни ногой. Пусть другие лезут. Всякие капитаны и старшие лейтенанты. Вы готовите экспозицию?

— Это долгий процесс, Вадим. Экспонатов пока немного. Хорошо, что самое ценное удалось сохранить. Основная масса пока в подвалах. Нужна экспертиза, а для многих единиц — реставрация. Но скоро все будет. Мы откроем дворец, пусть и не все пространство удастся заполнить. Представляешь, наши моряки перехватили у мыса Тарханкут еще одно немецкое судно, идущее в Румынию. Двадцать шесть полотен российских передвижников плюс один Ван Дейк! Все доставлено в целости и сохранности.

— Замечательно! — Вадим опять улыбнулся. — Уверен, в ближайшие тридцать лет тебе будет чем заняться.

— А ты что?.. — У девушки задрожали губы.

— У меня новое назначение, — пояснил Вадим. — Мне предложили возглавить дивизионный отдел контрразведки СМЕРШ. Будешь меня ждать?

— Буду. — Она тоже потупилась, потом подняла глаза и проговорила, не пугаясь своих слов: — Да, буду всю жизнь тебя ждать. Когда все кончится, приезжай.

— Всю жизнь не надо. — Он замотал головой. — Мы уже в Европе, война через полгода кончится. Буду письма тебе писать, вести с нарочными слать. Хочу в Крыму поселиться после войны.