Валерий Барбашов - Крестная мать - 2

Конечно, Джохар и его ближайшее окружение, «непримиримые», будут довольны этой операцией, станут ставить в пример смерть Махмуда и, возможно, всей группы другим боевикам, но он, Саламбек Мусаев, сын простого крестьянина из горного села Дарго, — что он и его семья получат в результате этого? Разве у него нет своей головы на плечах? Разве обязательно было воевать с русскими, лить кровь? Ведь они, чеченцы, много лет жили с русскими в мире и согласии. Зачем же теперь смотреть друг на друга через прицел автомата?.. У Дудаева, конечно, свои интересы: большие, очень большие деньги, власть, мечты о независимости Ичкерии. Но он добивается этой независимости руками и кровью таких, как он, Саламбек, Махмуд Имранов, Вахид… Но разве нельзя было договориться с русскими, создать такое государство, где бы всем жилось хорошо? Почему нужно обязательно убивать, мстить друг другу, сеять среди своих народов смерть?

«Поздно думаешь об этом, Саламбек, — сказал себе Мусаев. — Назад пути нет. Любой из группы имеет право пристрелить тебя, если поймет, что ты струсил. Они поймут мои колебания именно так. Но и там, у самолета, вполне возможно, нас всех ждет смерть. Нет выбора, нет пути назад…»

К «сухому», стоящему у капонира номер один, за которым наблюдал Саламбек, подошли еще люди, всего их стало шестеро, и это тоже был плохой признак. Вообще с того часа, когда он стал наблюдать за ночной жизнью аэродрома, Саламбек заметил, что нынче на аэродроме гораздо больше людей. Чем это объяснить? Кто-то предупредил летчиков о нападении? Кто? Люся-журналистка? Но ведь она ничего не знает, ей же ничего определенного не говорили. Попросили написать о ночных полетах, и только. Но она со страху могла побежать в милицию…

Не думай об этом, Саламбек. Ты просто нервничаешь. Ты разрешил своей голове думать сейчас не о том, о чем надо думать. Аэродром и сегодня живет своей обычной ночной жизнью, которую ты видел уже не раз. Тебе показалось, что стало больше людей? Ну что ж, пусть будет так. Приехали какие-нибудь проверяющие, им не повезло — автоматные пули не станут разбираться, кто есть кто…

Слева за спиной Саламбека раздался шорох, и рядом с ним возник Махмуд. Потом, минуту спустя, появился Вахид.

Легли рядом, наблюдали. Махмуд смотрел в бинокль, тихонько ругался: много было у самолета людей, слишком много! И офицеры, и гражданские. С завода, что ли?

«Проверяющие», однако, скоро ушли, и у машины снова остались трое. Один из них с надетым парашютом стоял у лесенки.

Пора?

Нет, летчик еще постоит у самолета — шли последние приготовления к полету, Махмуд знал, что происходит возле машины.

И все же пошли последние минуты.

Появились рядом и остальные боевики с автоматами наизготовку — молчаливые, решительные, готовые к броску. Никакая сила их уже не удержит. У Залимхана, он был рядом с Саламбеком, как-то неестественно блестели глаза. Переживает парень, конечно. Это далеко не рядовая операция — как еще завершится? Сейчас им всем семерым придется ринуться вперед, к самолету-бомбардировщику, на освещенное поле аэродрома, из темноты — под яркий свет прожекторов, возможно, под пули. Никто не знал, что ждет их по ту сторону забора… Разве не может спрятаться за капониром, да и в самом капонире целый взвод стрелков? Еще как может…

Прекрати, Саламбек. Думай о чем-нибудь другом. Остались минуты, ты же это понимаешь!

Ночь, внезапность нападения, рев двигателей, пять автоматов — это все надежные союзники. Все получится, Саламбек!

Но зачем это нужно? Что это даст? Кому это на пользу?

— Внимание! — негромко сказал Махмуд.

Летчик у самолета взялся за лесенку и стал подниматься в кабину.

Вот теперь пора было действовать. Стрела сорвалась с тетивы.

— Вперед! — скомандовал Имранов и первым ринулся через дыру в сетке-заборе.

Саламбек, наблюдая, как одна за другой исчезают и темноте фигуры боевиков, машинально шевелил губами: «…три, четыре… шесть». Все, решай, Саламбек, у тебя — мгновение, не больше! Там, за сеткой, — возможно, смерть, здесь, в сосняке, еще можно спастись.

И он повернул назад, в спасительную темноту, в песчаный, обжитой им овраг, по дну которого так хорошо, спокойно можно идти, но не прополз и нескольких метров, как на него молчком навалились какие-то люди, зажали рот и завели руки за спину…

А над аэродромом завыли сирены, взлетели в воздух яркие осветительные ракеты, раздались автоматные очереди…

Все было кончено в считанные минуты. Шум боя утих так же внезапно, как и начался. Пропал куда-то и рев двигателей самолетов — наверное, в этот момент руководитель полетов дал соответствующую команду. На землю обрушилась тишина.

Над полем аэродрома по-прежнему висели осветительные ракеты, было светло, и Саламбек вдруг с ужасом увидел вокруг себя множество людей в камуфляже, в касках, с автоматами в руках. Сколько же их было? И где они прятались? Почему он ни одного из них не увидел, хотя чувствовал же! Чувствовал!

— Пошел! — Кто-то грубо толкнул его в спину автоматом, и Саламбек побрел вперед, вдоль заборной сетки, морщась от боли в запястьях — слишком уж туго затянули на его руках наручники.

Его вели по аэродрому, и он с тоской взирал на простор земли и ночного неба, на эту естественную свободу занятых делом людей, которые от своих самолетов сейчас с любопытством и удовлетворением смотрели ему вслед, наверно, радовались, видя его в наручниках и под конвоем, а он проклинал тот день, когда поверил призывам генерала Дудаева…

— Вот последний, Виктор Иванович! — доложил одному из гражданских, стоящих у КП, парень в камуфляже и снова толкнул его в спину.

— Да, это последний. На сегодняшний день, — вздохнул Русанов и повнимательнее глянул в лицо арестованного.

Четыре трупа — боевики и Залимхан — лежали на земле друг возле друга.

Вахиду здесь же, на улице, недалеко от убитых, делали перевязку — пуля пробила ему плечо.

Махмуд, тоже в наручниках, стоял, гордо закинув голову, смотрел в ночное небо, которое снова уже резали огненные кинжалы выхлопов уходящих ввысь самолетов.

— Тебя не ранило? — зачем-то спросил Саламбек, становясь, как ему и было приказано, рядом с Имрановым.

Махмуд не ответил. Он плакал.

На следующее утро Костырин распорядился привезти в управление Вобликову. Ей ничего не стали объяснять. Майор Латынин сказал лишь, что ей хотят дать послушать в записи на магнитофоне один интересный материал. По техническим условиям это можно сделать только на месте, то есть в управлении безопасности.

Люся изменилась в лице. Молча собрала сумку, закрыла кабинет, ключ отдала секретарше редактора. Сказала ей бодренько:

— Я поехала, Галя. Возможно, надолго.

— Но… — Секретарша с тревогой глянула на стоящего рядом Латынина. — Я же командировку еще не выписала, Люсь! После обеда, ладно?