Виктор Иванников - Чужбина

Прокопий даже «взвился» и свистящим шепотом зашелестел:

— Это я-то «отрываюсь от земли»! Я, который прочно опираюсь на науку торговать, основу которой, да будет тебе известно, заложили еще финикийцы. Может быть ты даже и слышал о таком народе, а уж римляне две тысячи лет тому назад, слышишь — две тысячи лет тому назад — сформулировали основные принципы и правила, которыми мы до сих пор еще пользуемся, только адаптируя их к современным обстоятельствам. Никто еще, как ни выпендривался, до сих пор к этим принципам и правилам не смог ничего добавить. Никто! Даже ты со своей психологией!

Но тут опять вмешался Соломон Наумович:

— Коллеги, сначала отпустим нашего будущего хозяина и уже затем продолжим, но без эмоций, слышите? Без эмоций! Только по существу, опираясь на имеющие у нас факты и понимая психологическое состояние нашего оппонента, движимые им интересы и обстоятельства. Но, конечно, используя при этом научные основы торговли — не базара, а именно коммерции.

Он встал, подошел к Кариму:

— До завтра, ждем Вас в девять у меня. И еще, если Вас не затруднит, попросите нашу уважаемую «Дунафину», нашу кормилицу, еще чайничек. Мне кажется, наша дискуссия продлится еще долго. Уж больно крупные специалисты собрались здесь, — добавил он, иронически улыбаясь, — и оба твердо стоят на своем!

Карим зашел к Гуле, передал просьбу Соломона Наумовича и уехал к себе в гостиницу. Прощаясь с Иркином, напомнил ему, чтобы Саид привез Душана, сына Равшана Касымовича, он хочет с ним побеседовать, присмотреться и, может быть, подключить к команде. Спал он, как всегда, заставив себя не думать о завтрашнем дне.

Утром в назначенный час у комбината его ждал Саид с невысоким, худым, но жилистым юношей. Тот беспокойно переминался с ноги на ногу в худых кроссовках. Увидев вылезавшего из автомобиля Карима, он настороженно стал в него вглядываться. Похоже, жизнь уже заставила его не ждать от людей, тем более незнакомого в сущности человека, ничего хорошего. Он все также настороженно выслушал приветствие этого, очень непохожего на байских прислужников, мужчины. Ему даже понравился он, такой сосредоточенный, спокойный и в тоже время мужественный. Вид незнакомца внушал доверие. И еще что-то непонятное дрогнуло у Душана в душе. Карим тоже сосредоточенно, внимательно присмотрелся к юноше. По всему было видно, эта жизнь, устроенная байскими прихвостнями, уже ожесточила его сердце, посеяла недоверие к людям, но не сломила его. И это обрадовало Карима, очень обрадовало. Он даже улыбнулся этому открытию и мысленно произнес:

— Мы еще повоюем вместе, братишка! Эти двуногие твари за все заплатят, в том числе и за твою поруганную молодость. Ты еще будешь у меня нужным людям человеком. Сделаю все, чтобы так произошло. Лишь бы не завелась в тебе червоточина, которую, как заразу какую-то сеял вокруг себя этот подонок-бай.

Подойдя к нему, протянул руку со словами:

— Ну, здравствуй, Душан. Ты наверно слышал обо мне от своих родителей. Так что мы теперь с тобою в этом свете — братья. Мой долг — помочь тебе. И я это твердо обещаю. Работать на базаре ты больше не будешь. Забудь о нем. Сейчас мы пройдем в тот кабинет, который мне выделил хозяин комбината. Там посидишь, подождешь, пока я не закончу. Не волнуйся, жди. А когда вернусь, тогда и будем вместе с Иркином решать, к чему тебя временно пристроить. Я, ты уж извини, должен присмотреться к тебе, точно так, как и ты ко мне, а уж затем и думать о твоем будущем. Но сразу же хочу сказать, мне бы очень хотелось видеть тебя в будущем уважаемым, нужным городу, стране человеком — учителем, врачом, экономистом, строителем или специалистом этого комбината. Право выбора будет за тобой, к чему будет лежать душа. Но прежде, похоже, нам придется пройти испытание. Об этом после. Сегодня многое должно решиться и для нас с тобой, и для многих жителей этого города. Пошли.

Они прошли в выделенный ему в гостевом отсеке номер. Там оставил Душана, сказав, чтобы тот его спокойно ждал. В номере Соломона Наумовича тихо и спокойно сидела уже знакомая пара. То ли выдохлись, то ли окончательно все порешали, согласовали, но все они спокойно пили чай и предавались воспоминаниям о былых баталиях, в коих им приходилось бывать. Появление Карима нисколько не нарушило этого благодушия. Юрист гостеприимно пригласил его к столу:

— Садись, Карим Юсуфович. А мы вот притомились, «обсасывая» все возможные детали и решили перед схваткой расслабиться так, как это принято в твоей стране — за зеленым чаем, за умными разговорами и воспоминаниями. Не сомневаюсь, и у Вас тоже есть, о чем вспомнить, если, конечно, ночью не возникли сомнения и вопросы. Если таковые есть, то мы готовы принять участие в их разрешении.

Карим улыбнулся:

— Спасибо за приглашение, с удовольствием его принимаю. Насчет сомнений и вопросов, сразу же скажу — таковых не возникло, воспоминаний полно, но вот не о многом могу рассказать. Вы уж извините.

Арсений по привычке размахнулся, но вовремя остановился, погрозил пальцем:

— Опять в «соляной столб» обратишь? И где ты такому умению наловчился. Это прямо из ушу какого-то.

Карим пожал плечами и уселся на любезно придвинутый стул. Как водится, недолго помолчали, но затем Прокопий начал интересоваться его планами, методами, которыми он собирается защищаться от байских наскоков, как собирается отобрать у этого бандита, подмявшего под себя госструктуру этого края и имеющего под рукой целую бандитскую армию, комбинат. Карим был немногословен:

— Опираясь на народ, который доведен до крайней точки кипения, когда ему уже нечего терять, да и не способен он больше вернуться в феодальный век и жить в нем, всё-таки, как бы ни орали продажные писаки и СМИ, он же успел пожить по-человечески; на высоких профессионалов, умеющих решать задачи и покруче, чем разгонять «сборище обкуренных, обдолбанных», потерявших разум, совесть «полулюдей»; на разногласия и в госструктурах, и в органах, в которых процветает только небольшая верхушка, а все остальные тоже фактически нищенствуют, замордованы.

Арсений удивленно поднял брови:

— Да ты никак революцию в одном единственном районе собираешься сделать? Ты разве не понимаешь, что этот бай — порождение нынешней власти, он — столп этого режима! Неужели они дадут тебе его на растерзание?

— Не мне лично, хотя я эту тварь пристрелил бы, как собак у, но на его место придут такие же. А вот отдать его на суд народа — это дело, ведь эти подонки на всех углах вопят о главенстве древних законов. А по ним, если следовать их букве, этому упырю грозит жестокое, очень жестокое наказание. Тогда мразь не щадили и шкуру с живого могли снять запросто. А народ готов его судить, да и муллы найдутся. Он же, сволочь, и их «гнобит». Раньше-то они были опорой власти баев, а теперь их заменили СМИ. Так, что, уверен, найдутся знатоки этих законов, смогут сформулировать как надо форму наказания.