Сергей Коротков - Снег над барханами

Завязалась рукопашная, больше похожая на узбекскую борьбу кураш, которую офицер не раз наблюдал на праздниках в райцентре. Он наподобие местного батыра схватил азиата за ремень и с быстрым упором ноги в его живот сделал бросок через себя. Диверсант плюхнулся на мягкий песок, но скорчился и завопил, приземлившись раненым бедром. Синцов вскочил и грубо саданул азиата ногой в печень. Тот с глухим стоном завалился и, округляя от невыносимой боли глаза, скорчился на дне ложбины.

Только сейчас лейтенант перестал материться, упав на четвереньки и выискивая глазами оружие, присыпанное песком. Он что-то бубнил про смерть фашистским оккупантам, про стойкость русского духа, тряс рукой с разбитыми в кровь фалангами, сдувая с них въевшийся песок. Проверил мертвого лжекапитана, подобрал его автомат, освободил от острых предметов азиата и скрутил ему сзади руки ремнем, снятым с него же. Вопли с той стороны бархана и отсутствие стрельбы вернули Николая к бдительности. «Наверное, крадутся сюда!» — подумал Синцов, торопливо возвращаясь к гребню холма и буксуя на его склоне. Силы действительно покинули офицера, руки дрожали, будто полдня таскали мешки с углем. Он никак не мог взвести затвор «МП-40», попавший в него песок оказался причиной поломки оружия. Николай подхватил трофейный «ППШ», горделиво усмехнулся, испытывая какую-то детскую радость от долгожданного трофея. Выровняв сбитое от схватки дыхание, он осторожно выглянул из-за бархана.

Возня и суматоха немцев оказались неслучайными — два фашиста, обходивших Синцова слева, зашли за вехи с черными тряпицами, колыхающимися на ветру, и попали в природную ловушку. Один успел выбраться самостоятельно, проклиная пустыню и русских, суматошно крестясь, а вот другого десантника зыбучие пески затянули уже по плечи. Боец орал, призывая товарищей к помощи, и безуспешно пытался карабкаться, тем самым лишь ускоряя свою кончину. К нему сунулся было один из диверсантов, но меткой очередью Синцов снял его.

Вновь со стороны взбудораженного термитника раздались выстрелы, и лейтенант спрятался. «Нехай зыбь делает свое, мне в помощь! А вот этими уродами нужно срочно заняться, иначе, подгоняемые мурашами, они все сейчас попрут на меня».

После взрыва гранаты, брошенной Николаем в укрытие немцев, из недр термитника наружу полезли возбужденные громкими звуками насекомые — хозяева этого места. Тысячи термитов, и рабочих, и солдат, ринулись из щелей и дыр в холме, атакуя непрошеных гостей.

Дикая свистопляска, начавшаяся среди обезумевших диверсантов, доносила до слуха чекиста немецкую ругань и проклятия, крики ужаса и стоны. Вот один из солдат, облепленный сотнями желтых точек, показался из-за плотного конусообразного жилища насекомых, дергаясь и сдирая с себя одежду. Синцов прицелился и очередью покончил с мучениями фашиста, тут же спрятался за гребень бархана, рывком сменил позицию и выглянул уже в паре метров от прежнего места. Фигуры немцев мелькали между глиняными изваяниями термитника, лейтенант пытался взять их на мушку, но не успевал. Диверсанта, попавшего в зыбь, пески полностью засосали, его дикий ор, чередующийся с эхом криков и беспорядочной пальбы товарищей, замолк навсегда.

Скольких удалось выбить из прибывшего десанта, Николаю теперь уже сложно было подсчитать. Азарт схватки и утекающее сквозь песок время, как говаривал мудрый мираб, не позволяли расслабиться и оценить успехи. Сколько-то положил и сам Агинбек, судя по его недавним выстрелам. А опытный охотник почти никогда не промахивался.

«Где же ты, старик? Жив ли? Мне тебя очень не хватает, дружище!»

Николай, щурясь от ветерка-пескоструя и солнечных бликов, отражавшихся от бархана, высматривал позиции врага, разъяренного потревоженными термитами и его, лейтенанта Синцова, огнем.

Николай закинул за спину «ППС-43», сунул в карманы галифе по рожку от автомата, потянул за ремень «ППШ-41», одновременно продумывая план дальнейших действий и искоса поглядывая на притихшего азиата. И тут со стороны термитника прилетела граната. Плюхнулась в песок в двух метрах от растерявшегося лейтенанта.

Синцов опешил, интуитивно закрыл лицо руками и отвернулся от смерти. Упасть он не успел.

Взрыв. Яркая, даже сквозь ладони, зажимавшие глаза, вспышка, грохот, резкий удар в бок.

И гудящая темнота.

Гитлер пал на бок и с пеной у рта жалостливо хрипел. Гугуш сама валилась с ног, утирала слезы и потное личико, она ничем не могла облегчить страдания бедного загнанного верблюда. Поцеловав морду животного, девушка отпрянула от его учащенно и тяжело раздувавшегося брюха и, шатаясь, словно пьяная, побрела к изгороди, окружавшей здание районного НКВД.

Как трудно ей дался этот путь от яйлака, как тяжко сейчас было на душе и тревожно екало сердечко от переживаний за деда и за офицера Синцова, никто не знал. А ведь они там, в пустыне, вступили в неравный бой с немецкими захватчиками, нагло покусившимися на ее, Гугуш, родную землю. Даже в такую даль залезли, закинули свои черные щупальца!

Нужно было торопиться, срочно сообщить капитану Делягину о десанте фашистов, о дедушке и Николае. Позвать на помощь, собрать народ.

Но судьба-злодейка распорядилась иначе…

Дверь оказалась запертой, часовой отсутствовал, видимо, по причине задействования всех сотрудников для охраны праздничного парада. Гугуш без сил сползла спиной вниз по пристенку прямо на грязное крыльцо райотдела. И застонала. Не столько от усталости и дикой жажды, сколько от боли в душе.

— Никого! — сдерживая слезы, обратилась она к паучку, сиротливо ползущему по обшарпанному косяку. — А они там! Понимаешь? Гибнут, защищая республику, всю страну, этих темных дехкан. Так нельзя, так не должно быть!

Гугуш с трудом поднялась, стала озираться, выискивая хоть одного прохожего.

Издалека доносились звуки музыки, шум голосов и бой барабанов. Потом кто-то стал говорить что-то важное и торжественное в рупор.

На площадь. Туда. Там народ, там солдаты. Они помогут.

Девушка полной грудью вдохнула горячий воздух и побежала на улицу, мимо Гитлера, колодца и одинокой повозки с осликом…

Агинбек в свои без малого семьдесят лет умел и знал многое. Он изучил свой родной край, изборожденный им вдоль и поперек. Научился молчать тогда, когда все говорили, и сказать меткое слово, когда все боязливо молчали. Помнил, кем был его прапрадед. Понимал, почему в его жилах течет и казахская, и узбекская кровь, и никогда никуда не торопился. Вообще.