Федор Бутырский - Прокурор для Лютого

Новый «акробат» плохо осознавал, что с ним теперь происходит.

— Что такое?

— Там вертухай по твою душу пришел, — продолжал женоподобный, — говорит, чтобы собирался…

— Ну, долго я еще ждать буду? — послышался со стороны двери недовольный голос. — Подследственный Митрофанов, на выход с вещами!..

Ничего не понимающего Заводного повели по длинным коридорам к следователю.

Каково же было удивление потерявшего девственность первохода, когда следак объявил ему: гражданин Митрофанов выпускается из следственного изолятора под подписку о невыезде из города Москвы…

Не узнать этого человека было невозможно — он бросался в глаза своим начальственным экстерьером даже в центре столицы, где приезжих больше, чем москвичей, где все невесть куда спешат и никто ни на кого не обращает внимание. Природа будто заранее знала, кем станет этот седовласый мужчина к пятидесяти пяти годам, и отпустила ему и высокий рост, и горделивую осанку, и крупное лицо с резкими волевыми чертами, которые многие находили немного грубоватыми, но все равно мужественными.

Его нельзя было представить ни школьным учителем, ни инженером, ни даже директором самого солидного и престижного универмага. Ему суждено было стать Функционером — и он стал им.

Но теперь нетерпеливо поглядывая на часы, он, как рядовой гражданин, прохаживался вдоль Кропоткинской набережной Москвы-реки, в самом центре Москвы. Атлетического вида ребята с всемогущей Варварки, 5 многозначительно скучали метрах в десяти, внимательно поглядывая на проходящих поблизости обывателей, оценивая проезжавшие неподалеку машины. Еще одна машина стояла в стороне — ближе к Крымскому мосту. Рябину топтуны из наружки узнали сразу и, естественно, пропустили: как-никак, хотя «КР» и конкурирующая организация, но, как говорится, свои, буржуинские…

— Заставляешь ждать, — вместо приветствия резко бросил высокий кремлевский начальник.

Прежнего Рябину было не узнать: теперь на лице этого киборга можно было прочесть даже нечто человеческое — ожидание, испуг, извинительность… Да и вид начальника службы «КР» был необычен: вместо привычного темно-зеленого камуфляжа — строгий деловой костюм, сидевший на его обладателе откровенно мешковато; вместо высоких шнурованных ботинок на толстой тракторной подошве — дорогие модельные туфли.

— Раньше не мог, что ли? — болезненно скривился Функционер.

Рябина понял, что возражать не только бесполезно, но и опасно, и вопросительно посмотрел на собеседника — мол, виноват, что теперь скажете.

Функционер молчал — он смотрел на него как в перевернутый бинокль; так ученый-биолог рассматривает в микроскоп амебу.

Наконец, поняв, что молчание чересчур затянулось, произнес:

— Я внимательно прослушал так называемый компромат, который ты мне доставил. Ты что — не понимаешь, куда полез?

— Куда? — позволил себе задать естественный вопрос Рябина.

Каменное лицо кремлевского чиновника было бесстрастным, только крылья крупного носа подрагивали, как у разъяренного льва. Рябина придавленно молчал; увидь его тут кто-нибудь из подчиненных, наверняка бы подивился перемене, происшедшей с этим киборгом.

— Ты на кого его собирал? — скрипуче проговорил Функционер. — И вообще: ты на кого работаешь?

— Вы распорядились собирать всю информацию о Прокуроре, — изо всех сил стараясь выглядеть спокойным, ответил Рябина.

— Ага… Стало быть, когда я слушаю перечень людей, которые якобы вложили деньги в какой-то сомнительный проект, связанный с наркотиками, то должен этому верить? Так получается? — ярился Функционер. — И когда в этом перечне моя фамилия называется первой… Я должен верить, что это правда?! Ты что — с ним в сговоре?

— Я записывал все, что Прокурор говорил на базе, — оправдывался Рябина.

— Херню ты записал! — неожиданно закричал высокопоставленный собеседник. — Клевета, поклеп, нелепые инсинуации! Что — получается, будто бы я на старости лет с наркотиками связался? Прокурор, сволочь, клеветал на меня, дискредитировать хотел… А ты, как последний идиот, купился… Да еще мне притащил.

Два молодых человека, по виду — студенты, заинтересованно остановились, услышав раскатистый баритон, который они не раз и не два слышали по телевизору. Охранник, который был поближе, быстрым шагом направился к ним, грудью перекрывая путь к хозяину. Ребята пожали плечами и пошагали своей дорогой, оглядываясь на удивительно знакомого человека.

Функционер ничего этого не заметил, только впился крепкими пальцами в парапет.

— Ты вообще понимаешь, что наделал?

— Ведь я не мог это подделать, — продолжал Рябина, не чувствуя за собой вины, — аппаратура записала все, что говорилось, и я… — он не успел досказать, потому что вновь был перебит:

— Кто-нибудь еще слышал эти записи?

— Не-ет… — ответил начальник базы «КР» немного неуверенно.

— А кто их расшифровывал?

— Я сам. Ведь вы сами не раз говорили о полной конфиденциальности.

— Копии есть?

— Нет. Все в единственном экземпляре передано вам.

— Кому ты о них говорил?

— Никому.

— Хоть это радует…

Функционер отвернулся, встал лицом к Москве-реке и тяжело, будто бросая в воду булыжники, заговорил:

— Я думал, ты умней. А ты оказался идиотом. Эти записи — камень на мою шею. Если этот поклеп, не дай Бог, станет известен журналистам — не страшно. Можно будет и откупиться. Но если, не дай Бог, там… — он коротко кивнул в сторону кремлевских башен, рубиновые звезды над которыми кроваво светились в лазурной голубизне неба. — Ты понимаешь, чем это грозит?

Рябина вяло сглотнул слюну — глазки цвета марганцовки погасли, потускнели, словно бы аккумулятор, от которых они работали, разрядился.

— Чем? — он все-таки нашел в себе силы задать этот вопрос.

— Тем, что я тебя следом за собой потащу, — зло ответил Функционер. — Ты крайним будешь. Мне — поверят, тебе — ни за что. Зараза — и перемонтировать ничего нельзя… Ладно, хрен с ним, с проектом, хрен с ними, с деньгами… Хотя я и тут повоюю. Так ведь теперь недолго и со своего места полететь.

— Простите, но я исполнял ваш приказ. Я делал, что мог. Я не виноват, что Прокурор сказал именно то, что попало на пленки.

Высокопоставленный собеседник молчал — долго и страшно. Желваки рельефно играли под сероватой, пористой кожей; глубоко посаженные глазки, не мигая, смотрели в сторону Крымского моста. Видимо, сейчас в нем вызревал подробный план дальнейших действий.

— Ладно, — неожиданно смягчился он, — я немного погорячился. Ты тщательно проделал свою работу и справился с заданием. Ты действительно ни в чем не виноват. Тут нет виноватых. Тут все правы.