Евгений Сухов - Убить Сталина

— Кто был директором разведшколы в Зальцбурге? — спросил Грейфе, продолжая мерить Таврина долгим испытующим взглядом.

Грейфе пытался уловить на его лице что-нибудь похожее на смятение, разглядеть признаки хоть какой-то нервозности, но его взгляд уверенно встречали бледно-голубые глаза, от которых так и веяло сибирским холодом.

— Оберштурмбаннфюрер Ламсдорф, — не повышая голоса, ответил Таврин.

В личном деле Таврина об этом было написано, но Грейфе важно было понять, насколько уверенно тот держится с вышестоящим начальством, и теперь убедился, что русский превзошел его ожидания: он не тушевался, вел себя естественно и весьма достойно. С оберштурмбаннфюрером Ламсдорфом Грейфе был знаком давно, одно время они даже были в приятельских отношениях, и, разумеется, прекрасно был осведомлен обо всех его служебных перемещениях, но, сделав удивленное лицо, протянул:

— Вот как, а разве он не в Пскове? Он ведь там был начальником разведшколы.

— Его перевели в Зальцбург за полгода до того, как я попал туда.

— И сколько времени вы проучились в Зальцбурге?

— Ровно три месяца, господин оберштурмбаннфюрер.

— Какой специальности думаете себя посвятить?

Это была некоторая игра в поддавки, ответ был известен заранее, но важно разговорить собеседника, чтобы составить о нем собственное впечатление.

— Я бы предпочел террор.

Грейфе понимающе кивнул. Ну конечно же, террор, ведь не пропагандой же русский перебежчик должен заставить Сталина сложить оружие.

— Вот как. Неожиданный ответ. Это ваш собственный выбор?

С месяц назад в разведшколу под Зальцбургом приезжал Жиленков, наделавший при этом немало шума, он и рекомендовал Таврину выбрать террор, сообщив под строжайшим секретом, что в настоящее время организуется группа по ликвидации Сталина, и если Таврин будет настойчив, то его непременно включат в нее.

— Не совсем. Мне посоветовал выбрать эту специальность мой друг генерал-лейтенант Жиленков.

Грейфе одобрительно кивнул:

— Вот как… У вас серьезные друзья. Я с ним знаком, это весьма приятный человек. И против кого вы хотели бы, так сказать… направить свои усилия?

— Мне бы хотелось уничтожить Сталина!

Грейфе выглядел задумчивым.

— Не буду от вас скрывать, но мы готовим подобную акцию. Я даже не исключаю того, что вы можете попасть в создаваемую группу. Но вашу кандидатуру должны будут еще утвердить на самом верху, — поднял он глаза к потолку.

— Я готов подождать.

— Похвально. А вы не боитесь погибнуть?

— В отличие от русских немцы не бросают своих агентов, — сдержанно заметил Таврин. — Но если суждено погибнуть… — Всего-то крохотная пауза, после которой уверенно прозвучало: — Смею надеяться, что моя смерть будет не напрасной и принесет плоды.

— Кстати, а как вы планируете ликвидировать Сталина?

— У меня есть идея. Можно сконструировать довольно мощный портативный снаряд и спрятать его в одежде, например в рукаве. Думаю, что технические возможности лабораторий рейха позволяют изготовить нечто подобное в кратчайшие сроки. Как только мне удастся приблизиться, например, к машине Сталина, то просто подниму руку и произведу пуск.

— Идея хорошая, — сдержанно согласился Грейфе. — Мы подумаем, как воплотить ее наилучшим образом. — Неожиданно Грейфе рассмеялся. — Знаете, никогда бы не подумал, что человек с такой внешностью, как у вас, может выбрать террор. Одно дело разведка, контрразведка, ну еще пропаганда, и совсем иное — террор! Кстати, вы не играли в самодеятельном театре? — неожиданно спросил Грейфе.

Таврин не переставал удивляться оберштурмбаннфюреру Грейфе. Каким-то непостижимым образом в нем умещался типичный немец, но с психологией русского: рассуждал и говорил он так, как будто бы только вчера приехал из Советского Союза, хотя большую часть жизни провел в Германии (поговаривают, что в качестве эксперта по России).

Петр пожал плечами:

— Удивительно, как вы догадались? Это было в далекой молодости. Тогда я работал на заводе, а при нем был драмкружок. Вот я и посещал его некоторое время.

— Значит, у вас имелась тяга к искусству?

— Можно сказать и так. Хотя, если быть точнее, я ходил туда из-за одной девушки, которая мне очень нравилась. — Печально улыбнувшись, Таврин добавил: — Правда, у нас с ней так ничего и не получилось. Она повстречала какого-то полярного летчика, влюбилась в него по самые уши, и он увез ее куда-то на Север.

— А в театре вы, наверное, играли героев-любовников?

— Можно и так сказать, — чуть смутившись, ответил Таврин. — Я еще раз удивляюсь вашей проницательности.

— Особой проницательности здесь не требуется, — мягко улыбнулся Грейфе. — Человек с такой внешностью, как ваша, обязательно должен оказаться в театре и на сцене должен играть исключительно любовников. Знаете, ваш сценический опыт нам очень пригодится. Как правило, невозможно сразу подойти к объекту, тем более к такому объекту, нужны какие-то рекомендации. А от кого можно получить самую хорошую рекомендацию? Только от женщины, которая вас любит. Так что вам придется максимально использовать ваши природные данные. Хочу вам заметить, что террор — это не размахивание пистолетом или бомбой, это очень тонкая и опасная игра, замешанная во многом на чувствах. Для того чтобы подобраться к объекту, часто нужно понравиться женщине, которая находится с ним рядом. Возможно, даже соблазнить ее. И мы очень рассчитываем на вашу инициативу в этом направлении. — Грейфе вдруг поднял со стола небольшую коробочку. — Знаете, что здесь находится?

— Никак нет, господин оберштурмбаннфюрер.

— Здесь возбуждающие таблетки. Достаточно подмешать в вино женщине всего лишь несколько миллиграммов этого вещества, как она испытает сильнейшее половое возбуждение. К таким вещам тоже следует обращаться, совсем необязательно полагаться на свои внешние данные, они могут не сработать… Где вы сейчас остановились?

— На Потсдамштрассе, на конспиративной квартире.

— Я знаю этот район. Совсем неподалеку от этого места находится ресторан «Огни Берлина». Знаете, его посещают очень красивые женщины. Возьмите эту коробочку, — слегка подтолкнул Грейфе таблетки к Таврину. — Посмотрите, как они действуют. Считайте, что это ваше первое боевое задание на пути к вашей цели и… — он чуть помедлил, — большой славе.

Таврин сунул коробочку в карман.

— Я вам доложу о результатах, господин оберштурмбаннфюрер.

— Разумеется. Вы должны понять, что с сегодняшнего дня у вас не существует никакой личной жизни. Теперь вы всецело принадлежите рейху. Через неделю вас отправят в форлагерь под Варшаву, где вы пройдете дальнейшую подготовку. С этой минуты у вас кличка Полипов. А то, что касается устранения Сталина… Вот вам листок бумаги, карандаш, распишите, как вы все это себе представляете.