Виктор Федотов - Пропавшие без вести

— Успокойся. Попей вот.

— Ты ведь знаешь, на каких только подлецов я не нагляделся. Но чтобы… живого человека топором… Развязал я его, как вы ушли. Доверился дурак. Шалаш стал расширять, чего, думаю, зря ему сидеть… Ну он меня сзади и ахнул. И все, ничего больше не помню. Выходит, пистолет, финку, чемодан — все, паскуда, прихватил. Аполлонова…

— Аполлонова он финкой, — с ужасом сказала Маша, хватаясь за горло.

— И Аполлонова из-за меня. Как же теперь? — Шкипер нетерпеливо зашевелился, закрыл глаза. — Хорошо хоть сдохну, а то как жить… Они же меня на носилках несли, падаль такую… Мерзну, укрой. Плеча-то нет у меня, что ли? Боль одна, а место вроде пустое.

— Цело плечо, заживет, — говорила Маша, укрывая его. — Поправишься.

— Куда они ушли?

— На село. Шум, должно, теперь стоит по всему побережью: на хуторе старосту убили, да ты знаешь, и немец твой убежал.

— Мой немец. — В голосе шкипера послышалась горькая усмешка. — Приведет, сука, своих карателей сюда.

— Оттого и в лес перешли, подальше.

— Найдут. Ты вот что, подложи-ка мне под руку этот топорик, а сама уходи.

— Куда?! — с обидой и страхом вскрикнула Маша. — Куда я от тебя, такого?

— Куда хочешь. Только уходи скорее. А топорик подложи, так им не дамся.

— Командир велел здесь ждать.

— Темнеет уже. Уходи, пропадешь со мной. — Шкипер стал путать слова, у него начинался бред, и последнее, что Маша разобрала, было почти невнятное — …И за Курта прости… сволочь я, Машка, какая же я сволочь…

— Сашка! Погоди, Сашка! — закричала она, зажимая ладонью рот. — Не надо, слышишь, не надо!

Ратников и Быков достигли тропы в том месте, где она спускалась по пологому склону к самому водохранилищу. Хорошо, точно вышли — глаз у Быкова верный. Лежали, затаившись в кустах, прислушиваясь, отходя помаленьку после быстрой ходьбы. На деревянной вышке с другой стороны водоема все так же четко вырисовывалась фигура часового. Только теперь он не стоял неподвижно на месте, а нетерпеливо ходил из угла в угол: три-четыре шага вперед, столько же назад — видно, дожидался смены и стоять на посту ему смертельно надоело. Из караулки вышел еще немец, в майке, с полотенцем, подоткнутым за пояс. Что-то крикнул смеясь часовому, сполоснулся водой с настила, растерся до поясницы и юркнул назад, в дверь.

— Побрился, сокол ясный, — сказал Ратников, потирая заросшие щетиной щеки и бороду. — Ну, ну…

Покойно было крутом, тихая вода, тихий лес, смотревший в зеркало водоема — все застыло в вечернем тускнеющем закате, и только чуть слышно поплескивалась вода, гладко стекавшая с низенькой плотины.

— А теперь вот что, — сказал Ратников. — Теперь начнем наш челнок, боцман: или мы их замотаем, или они нас.

— Я везучий. Оба мы везучие…

— Новый наряд здесь встретишь. Четверо их, говоришь? Значит, и там, в караулке, столько же. Подпусти на десяток шагов — и очередью. Мгновение! Чтобы не пикнул ни один. А я — к караулке. Услышу тебя — там ударю.

— До села метров туриста. Мигом прибегут. Бой примем?

— Нет. Тихо и быстро уходить. Вот здесь как раз лосиное сердце и понадобится. Встречаемся сразу же вон у той поваленной сосны… Видишь? И пять километров до стоянки на полных оборотах.

— А хутор?

— Немец-то сбежал. Ночью одни дорогу не найдем. А утром и там устроим заваруху. Пускай думают, что две группы действуют. Надвое раздерем их. Есть наши поблизости — услышат, подойдут. А теперь главное — здесь дело сделать. И уйти.

— А если погоня?

— В сторону забирать будем, на стоянку наводить нельзя — погубим Машу со шкипером. В общем, по обстановке… — Ратников положил руку на плечо Быкову, приободряя и одновременно прощаясь, улыбнулся — Ну, боцман, покажем, какие мы с тобой лоси. Зря, что ли, хлеб с салом дорогой ели, а?

— И кукушка не зря глотку драла, — засмеялся Быков. — Ну, пора тебе, а то скоро наряд притопает.

— Вот еще что: не жадничай, как повалишь эту четверку. Гранаты подвернутся под руку — не брезгуй. Но больше одного автомата не хватай: тяжело будет, замотает на полном ходу. Все, пошел я…

…Ратников услышал короткую, злую очередь, потом еще одну, чуть покороче первой. И все смолкло, будто показалось, будто ничего и не было. Часовой на вышке заорал что-то пронзительным голосом, кинулся по лестнице вниз, как с детской горки скатился. Ратников расчетливо подхватил его на мушку, успев подумать, что вот наконец-то до настоящего дела руки дошли, и снял одиночным выстрелом.

Дверь караулки почти тут же распахнулась, и в проеме, показался немец в нательной рубашке, с автоматом. «Тот, что умываться выходил после бритья», — признал Ратников. Но стрелять не стал: другие там, внутри, отступят в глубину помещения, запрутся, выкури их тогда! Выждал мгновение, скользнул взглядом по свежему, выбритому подбородку, когда и другие, гомоня, вытолкнулись наружу, почти не целясь — не больше пятнадцати шагов было, — с каким-то брезгливым ожесточением хлестанул по ним, всем сразу, беря чуть выше пояса. Пожалуй, этого, выбритого, он все же не разом уложил: выронив автомат, схватившись руками за живот, переломившись в поясе, тот шмыгнул в кусты, точно провалился, «Черт с тобой, подыхай там», — подумал Ратников.

Гранат у них не было, и он пожалел об этом, подхватил автомат и бросился за деревья, туда, к поваленной сосне, где должен ждать Быков.

— Порядок? — спросил впопыхах Ратников, когда они уже бежали рядом. У Быкова за спиной тоже висел трофейный автомат. — К берегу давай, наверняка кинутся искать в лес. Есть гранаты?

— Нету. А так — порядок. Один, может, только не окочурился. Отполз. Ну, я по нему саданул короткой. Не знаю.

— Так и у меня. Ничего, пускай землю нашу понюхают напоследок.

Они и впрямь неслись лесом, как лоси, быстро удаляясь от водохранилища, забирая ближе к морю. Расчет у Ратникова был прост: «Нет, не могут немцы и подумать, что мы кинемся к открытой прибрежной полосе, которая к тому же, как показал пленный немец, контролировалась сторожевым катером. Не могут же они подумать, что мы сумасшедшие, в лес метнутся искать…»

— Собак бы только не пустили, — забеспокоился Быков, оглядываясь на бегу.

И, словно в ответ на его слова, над селом взмыла ракета.

Поздновато хватились — минут пятнадцать прошло. Ратников был доволен: почему-то немцы замешкались. Но по ракете можно понять, они немало озадачены и, конечно, уйти легко не дадут. «Наверное, они как-то связывают это нападение с убийством старосты на хуторе. — подумалось ему, — не могут не связывать. Арестованный аптекарь, слухи о партизанах-моряках — да тут для них целый ворох загадок! Пускай помечутся, нам этого только и надо. Откликнутся же наши, если они здесь есть. Не могут не откликнуться!.. Прав, прав Быков: только бы собак не пустили, остальное обойдется. Ну, сколько их, в конце концов? На селе да на хуторе вместе человек пятьдесят — не больше. Считай, минус восемь, которых мы только что…»