Сергей Зверев - 7000 километров южнее Москвы

Кивнув, Райнуллин произнес несколько слов по-арабски. Моджахеды тут же воззрились в его сторону. Но ничего не ответили. Теряя терпение, Мурашук толкнул ближнего к себе подошвой ботинка в плечо. Когда тот боязливо взглянул в его сторону, Женька чуть засучил рукава и подвигал пальцами, напоминая о том, что может опять слегка помять его кости и суставы. Тот, испуганно отшатнувшись, быстро заговорил.

– Он говорит, что не понимает, чего мы от них хотим, – перевел Дельшат.

– О, есть контакт! – смеясь, отметил Гаврилин. – Замечательно! Объясни ему, что они наши пленники. Что они, будучи бандитами, на снисхождение никакого права не имеют. Один из них с жизнью уже распростился. Но мы не настроены на то, чтобы убивать всех подряд. Мы сохраним им жизнь и отпустим на свободу, если они укажут нам место своей базы и помогут освободить захваченных ими людей. Кстати, эти люди живы?

После того как Райнуллин перевел сказанное Борисом, тот же бандит, что соседствовал с Мурашуком, опасливо покосившись на Женьку, что-то хмуро пробурчал.

– Они живы, но освободить их едва ли возможно, – снова перевел Дельшат.

– Та-а-к! Такой долгоиграющий диалог меня не устраивает! Время идет, а мы, едрена кочерыжка, играем с этой отморозью в дипломатию… – сердито объявил Борис. – Сейчас они или заговорят как положено, или им будет полный кирдык.

Он достал из кармана фляжку и, многообещающе улыбаясь, демонстративно потряс ею подле уха. Пленники, наблюдая за ним, насторожились.

– А сейчас будет состязание на скорость и сообразительность, – с ироничной торжественностью объявил Гаврилин. – Самый быстрый и умный останется в живых, а вот медлительные дураки очень скоро отправятся в мир иной. Ну так как, будем говорить или возноситься в рай к гуриям?

Моджахеды, выслушав условия на арабском, испуганно воззрились друг на друга. Как видно, каждый из них ждал, что именно его визави расколется первым и расскажет то, что интересует этого чужака, явно не склонного к сантиментам. Разочарованно пожав плечами, Борис лаконично распорядился:

– Хан, Штык, ближнего к себе держите!

Дельшат и Валерий, тут же зажав бандита с двух сторон, принудили его задрать голову вверх и широко открыть рот. Гаврилин, отвинтив пробку фляжки, влил ему прямо в горло некоторое количество жидкости. Тот, вскрикнув и поперхнувшись, задергался и забился, пытаясь выплюнуть нечто нестерпимо горькое и жгучее. Но сделать этого ему не позволили – пришлось глотать.

Тут же настал черед его соседа. И пока второй «пациент» Бориса тщетно пытался вырваться и избежать приема чрезвычайно невкусного «лекарства», первый, выпучив глаза и высунув язык, надсадно кашлял и что-то невнятно хрипел. Когда все пятеро отведали загадочного зелья, Гаврилин, сочувственно улыбаясь и завинчивая пробку, пояснил:

– То, что вы сейчас имели счастье выпить, вашу жизнь укоротило до сорока минут. Сейчас около одиннадцати. До двенадцати часов дня вы не доживете. Ни один! Этот яд действует медленно, но верно. Причем последние минуты вашей жизни будут самыми ужасными. Вы уже почувствовали, что у вас во рту все онемело, а в животе как будто разожгли костер? Вот, вот! Очень скоро в животе будет гореть так, что вы будете умолять дать вам нож, чтобы вы могли его распороть. Вы будете готовы голыми руками разодрать самих себя. Но самое страшное даже не это. Видите, что здесь нарисовано? – Он показал рисунок свиной головы. – Скоро начнутся отеки, лицо и голова распухнут, став похожими на свиные, а в рай вас с такой головой не пустят. Свидание с гуриями вам уже не светит.

Ошеломленные услышанным, моджахеды нервно задергались, что-то с упреком выговаривая Аччаду, который сидел с несчастным видом, поджав к животу коленки и прикрывая лицо скрещенными руками. Демонстративно посмотрев на часы, Гаврилин с убийственным спокойствием объявил:

– Яд действует уже пять минут. Жить вам осталось чуть больше получаса. О, я гляжу, у тебя начало прихватывать сердце? – участливо покачал он головой, глядя на самого первого из «пациентов». – Колет в груди? Так и должно быть. Скоро скрутит так сильно, что и завоешь, и заплачешь…

Как видно, эти слова в переводе Райнуллина бандита добили окончательно. Задергавшись, он что-то по-арабски спросил у Дельшата.

– Он говорит, что готов нам помочь, но хотел бы знать, есть ли у тебя лекарство от этой отравы, – с непроницаемым лицом перевел тот.

Кивнув в ответ, Борис достал из кармана таблетки и без тени улыбки объяснил:

– Да, есть. Даже два сорта, – показал он обе конвалютки. – Белые пилюли продлевают жизнь всего на пять часов, красные – излечивают полностью.

Разом задвигавшись и перебивая друг друга, бандиты громко загалдели.

– Они все хотят нам помогать и просят красные таблетки, – перевел Райнуллин. – Но боятся своих главарей. Говорят, если покажут вам базу, с них заживо снимут шкуру…

– Думаю, это же ждет и меня… – с выражением скорби на лице даже не произнес, а простонал Ндангу. – Мой приятель однажды видел такую казнь. В тот день он стал седым.

– Ну что ж… Снимут шкуру или не снимут – это еще вопрос, – покачал головой Борис, – вот то, что всего через полчаса кое-кто отправится в ад, – гарантия стопроцентная. На кону жизнь наших людей, и поэтому я на слюнявый гуманизм никак не настроен. Они же игиловцы? Пленникам головы режут? Значит, могут попробовать на себе, что это такое. Чего там, чего там они лопочут? – вопросительно взглянул он на Дельшата.

– Говорят, что – все, они согласны показать и базу, и место, где содержатся пленники, – пояснил тот. – Умоляют дать красные таблетки.

– Вот это другой разговор! – откупоривая конвалюту аспирина, усмехнулся Борис. – Но таблетки пока дам белые. Чтобы не вздумали дурить. Красные получат, когда прибудем к базе. Пусть водиле объясняют, куда рулить. Погнали!

И автобус, заурчав мотором, покатил по одноэтажным улочкам, направляясь к окраине Рабуби. Вскоре он вышел за пределы города и углубился в джунгли. Дорога в границах города казалась приличной хотя бы относительно, а вот за его чертой постепенно превратилась в заурядный разбитый проселок. В отдельных местах автобус полз чуть ли не на брюхе по глубоким колеям, где-то форсировал длинные илистые лужи. Благо почва здесь оказалась песчаной, богатой включениями мелкого гравия.

Когда впереди показалась развилка, старший из моджахедов что-то сказал Аччаду, который, в свою очередь, передал его слова шоферу, и автобус свернул влево. Здесь участок дороги оказался неплохим – сплошной гравий, который хрустел и шелестел под туго накачанными колесами. Наблюдая за окружающей обстановкой и отслеживая направление маршрута, Гаврилин спросил у Ндангу: