Александр Тамоников - Чемпион тюремного ринга

«УАЗ» еще не вышел из зоны обстрела, его носило по проезжей части. Колеса зависали над канавами. Гремели автоматные очереди. Стреляли из двух стволов.

Ткач пригнулся к рулю, перестал реагировать на раздражающие факторы. В лесу засели явно не мастера, он имел все шансы уйти. Пыль катилась столбом. Илья спешил за поворот. Не дай бог попадут в бензобак или колесо! Теперь уже стреляли фактически вдогонку. Разбилось узкое оконце в брезенте за спиной, завыл металл кузова, терзаемый свинцом. Мать их за ногу!

Ткач ушел за поворот и едва справился с управлением на крутом вираже. Дальше стало легче. Для стрелков его машина превратилась в еле осязаемую точку, окутанную пылевым облаком.

Он свернул за осинник, сбросил скорость и несколько минут ехал в ровном темпе, прислушиваясь к работе двигателя. Вроде все в норме, мотор и прочее важное хозяйство не пострадало. До Рудного оставалось шесть верст.

Илья остановил машину посреди поля, прихватил автомат и отправился определять ущерб. Почему говорят «злости не хватает»? Фраза в корне неверна. Ее-то как раз с избытком. Заднее стекло разбито, левые дверцы украшены вмятинами от пуль. Он насчитал восемь штук, как будто это было необходимо для страховой компании. Задний бампер покорежен.

Несчастливая какая-то полоса. Сегодня машина изувечена. Вчера и вовсе отдали врагу точно такую же.

Ему пришлось нагонять потерянное время. Он мчался, игнорируя ухабы, и через пятнадцать минут уже въезжал в родное село. Во что оно превратилось! Ведь был когда-то райский уголок. Сердце Ильи бешено стучало.

Въезд в село был изрыт воронками. Но здесь уже поработал трактор, сгреб пласты грунта, утрамбовал, и проезд, в принципе, был. За разбомбленной частью дороги в водостоке валялись два покореженных автомобильных скелета. Их спихнул туда трактор, чтобы не мешали движению. Кое-где Ткач видел засохшую кровь. Пожары отпылали, но запах не развеялся, несло гарью. По селу сновали машины: «Скорая помощь», военные, спасатели. Видимо, все из Мазино.

У околицы Илью остановили хмурые ополченцы, проверили документы, спросили про цель визита.

– Какой, говоришь, адрес? – осведомился один из них. – Конармейская, дом четырнадцать? Расслабься, дружище. – Он ободряюще улыбнулся. – Если речь идет о хате за синим забором, то с ней все в порядке. Жильцы живы, участок не пострадал. А вот соседям не повезло. Там все всмятку, спасатели до сих пор работают, завалы разбирают.

Илья откинулся на спинку сиденья, не в силах унять дрожь. Слава богу. Не во всех еще людях разочаровался Господь. Но Ткач все равно должен был спешить. Мало ли тут домов за синим забором!

Село предстало перед его глазами в самом удручающем свете. Украинская артиллерия потрудилась основательно. Деревья вырваны с корнями, столбы электропередачи повалены. Трансформаторная будка разлетелась на куски. Кругом валялись фрагменты заборов. Мертвые животные плавали в лужах крови. К запаху дыма примешивалось что-то сладковатое, вызывающее рвотный спазм.

Ткач увидел несколько разрушенных строений. На руинах и пепелищах возились люди, вытаскивали из обломков все, что уцелело. На центральной улице полностью снесло фронтальную стену добротного коттеджа. Внутри перемешались обломки приличной мебели, гипсокартона, кирпичной кладки. Во дворе лежали два трупа, укрытые простынями. Молодой парень с перекошенным лицом пытался на тележке вывезти уцелевшее добро в летнюю кухню, стоявшую на краю огорода.

По улице, пошатываясь, бродила обезумевшая женщина, засыпанная цементной крошкой. Она что-то бормотала, всплескивала руками. К ней никто не подходил, не пытался увести. Бедняжка вдруг резко сменила направление и бросилась под колеса «УАЗа». Илья перепугался, надавил на тормоз. Женщина распласталась на капоте, что-то бубнила, смеялась, царапала ногтями краску. Ткач чувствовал себя последним подонком. Он осторожно сдал назад, объехал ее на крутом вираже.

Наконец-то Илья попал на свою Конармейскую. Сердце его сжалось. Домик на другой стороне дороги напоминал карточный. Снаряд пробил крышу, а стены по какому-то стечению обстоятельств не рассыпались, а сложились в шалаш.

В этом доме проживала Маринка Ильичева, его первая школьная любовь, с которой он обошелся не очень красиво, круто изменил жизнь и себе, и ей. Мама Ильи как-то горько пошутила. У человека, дескать, есть две любимые игрушки: собственная судьба и чужие чувства. За Маринку он не волновался. Есть такая страна на белом свете, называется Колумбия. Там она и осела, вышла замуж. А вот что же произошло с ее матерью?..

Ткач проехал еще полквартала, бросил машину и побежал к синему забору, который уже ветшал и терял краску. Калитка была открыта, дом цел. Илья с колотящимся сердцем промчался по саду, взлетел на крыльцо. Дверь оказалась незапертой. Он метался по пустым комнатам, кричал. Потом его внимание привлек шум в открытом окне.

Ткач вспомнил, что у соседей беда. Видимо, все там.

Так и оказалось. На соседнем участке работали люди. Копошились местные жители, спасатели, несколько ополченцев, в одном из которых Илья узнал парня из параллельного класса. Дом семьи Скобарей был разрушен до основания. Люди растаскивали завалы всю ночь и утро, а конец работе еще не предвиделся.

Ему на шею с плачем бросилась сестра Елизавета, исхудавшая, почерневшая, с темными кругами под глазами. Она и в прежние-то времена не отличалась богатырским сложением, а сейчас и вовсе превратилась в призрака. Лиза рыдала, обнимала брата, что-то бормотала, шмыгая носом.

Мол, хорошо, что ты приехал. С нами все нормально, обошлось, только сарай на краю участка немного зацепило. А у соседей беда. Вся семья Скобарей уже спала, когда грохнул снаряд. Они всегда ложатся рано.

Милиция после обстрела насчитала двадцать шесть погибших – а ведь не всех еще нашли! – и больше двух десятков раненых. Покойников всю ночь отвозили в морг в Мазино, раненых туда же – в больницу. Лиза и рада бы помочь, использовать свои профессиональные навыки, но в Мазино и без нее справятся, а она должна быть рядом с родителями.

Люди потрясены. Только в этой части улицы погибли четверо. Среди них Ильичева Раиса Ильинична, мама Маринки.

– Не смотри на меня так, Илюша. Знаю, что плохо выгляжу, – пробормотала сестра.

Подошел, прихрамывая, отец, измазанный в саже, тоже похудевший, осунувшийся, голова белее январского снега. За ним спешила мама Анна Васильевна, вытирая испачканные руки о старый плащ. В глазах женщины блестели слезы. Она еще не растеряла следы былой красоты, и осанка у нее была такая же, как и тридцать лет назад. Отец часто повторял, любовно глядя на свою жену, мол, молодость прекрасна в любом возрасте.