Сергей Зверев - Крестовый перевал

Называю фамилию Серафимы, представляюсь родственником. Бабка деловито копается в журнале и с недовольным видом информирует:

— Лежит в послеоперационной палате хирургического отделения.

Ага, значит, уже сделали операцию. Интересуюсь состоянием и получаю ответ из социализма:

— А я почем знаю?!

Так и огрел бы грымзу журналом по крашеной башке.

— К ней пропустят?

— Пропустят. Если купишь у дежурной бахилы и наденешь халат…

«Бесценная» работница… Такие должны дежурить в подвале морга и общаться исключительно с тамошним лежачим контингентом.

Ищу хирургическое отделение, покупаю бахилы и, вырядившись идиотом, топаю на второй этаж. Тихо постучав, толкаю дверь. В небольшой палате по обе стороны от окна стоят две кровати. Одна аккуратно заправлена, на другой лежит Серафима. Рядом возвышается штатив с пузырьком, от которого к ее руке прозрачной змейкой вьется трубка.

Проскальзываю в палату.

Увидев меня, девушка растягивает губы в подобие улыбки и шепчет:

— Привет.

Лицо бледное, шикарные волосы разбросаны в красивом беспорядке по тощей подушке.

Приблизившись, целую ее в щеку.

— Как ты?

— Нормально. Медсестра сказала, что ночью меня прооперировали, вытащили пулю. А я все проспала под наркозом — ничего не помню.

Присев рядом на стул, нахожу ее прохладную ладонь.

— Прости меня, Серафима.

— За что?

— За все это… — Обвожу взглядом больничные хоромы.

— Перестань. В чем ты виноват? — Легонько сжимает она мои пальцы. — У тети Даши был?

— Да. Около часа назад.

— Как она?

— Уже лучше. Виделись через стеклянную стенку реанимации. Выглядит хорошо. Даже ручкой помахала.

— Ну, и слава богу. А ко мне следователь с утра приходил. Представляешь?

Ого! Похвальная оперативность! Чего не скажешь о случае с Юркиной компанией. Вслух оценивать сие событие не решаюсь. Серафиму считаю не только красивой, но и сообразительной женщиной, поэтому жду продолжения.

— Врач долго меня терзать не разрешил, и следователь — угрюмый такой мужчинка с въедливым взглядом — задавал вопросы минут десять, — шепчет она и крепче сжимает мою руку. — Я не сказала о тебе ни слова.

— Что же ты ответила ему?

— Шла домой, внезапно услышала сзади рев двигателя и хлопки. Почувствовала удар в спину — в область правой лопатки и… И больше ничего не помню.

До чего же она мне нравится! Красива, умна и с неповторимой искоркой в больших выразительных глазах.

— Да. Для того чтобы расплести узлы этой истории, лучше держаться подальше от милиции и следователей. Спасибо, Серафима.

— Не за что. Просто мне показалось, что следователи окончательно испортят твой отпуск. Павел, а что произошло после выстрелов? Я ведь на самом деле ничего не помню.

Пододвинув стул ближе, в двух словах пересказываю финал вчерашних гонок со стрельбой.

— Ты опознал их? — вновь поражает она своей прозорливостью.

— Того, что управлял мотоциклом, я раньше не видел. Второй оказался тем кавказцем, на которого я наткнулся в твоем дворе. Но это не главное.

— А что главное? — доверчиво смотрит она.

Я машинально ощупываю карманы — мне опять чертовски хочется курить. Дымить в палате я, разумеется, не собираюсь. Просто тяну время и гадаю: посвящать Серафиму в тонкости непростой и длинной истории или поберечь ее нервы?

И все же решив быть до конца честным, рассказал о первой встрече с кавказцем в окрестностях Грозного, о второй в Кантышево. И, наконец, о нескольких странных фразах, произнесенных им вчера за минуту до смерти.

— «Не ищи Ткача — младшего брата пропавшего капитана. Он мертв. Не ходи в ущелье. Мой отец рассказал о великой тайне. Теперь мы вас всех уничтожим…» — словно автоответчик повторила Серафима. — И вправду загадочно. Кто будет искать погибшего Юрия? Зачем?…

— Это еще не все новости.

Она опять глядит на меня доверчивым взором, ждет.

— Юрка жив. Он звонил мне утром. А в Москве у здания театра, видимо, произошла какая-то ошибка при опознании тел.

Ее глаза округляются. Сначала от величайшего изумления, потом от радости. Мне приходится поднести указательный палец к губам.

Серафима улыбается и часто кивает.

— Говорить об этом пока не стоит. Даже тете Даше, — предупреждаю я ее.

— Да-да, понимаю — там все очень непросто. А что же он будет делать? Если он появится — его сразу арестуют.

Закономерный вопрос. И я, помнится, топал этой же тропинкой.

— Он встретил в Москве Волкова.

— Волкова? Того, который…

— Да-да. Уцелевшего под лавиной. Юрка собрался вместе с ним ехать на Кавказ.

— Зачем?!

— Хочет побывать в тех местах, где пропал Андрей.

От обилия свалившейся разом информации Серафима теряется. Однако растерянность быстро проходит. Слегка нахмурив лобик, она хватает мою руку и шепчет:

— Павел, мне все это ужасно не нравится!

— Мне тоже. — Вынимаю из пакета и передаю ее вещи: телефон, ключи от квартиры, кошелек…

— Что ты задумал?

— Я бросил на твой счет пятьсот рублей. Неизвестно, сколько тебе предстоит тут лежать. Кроме того, попрошу маму приходить сюда через день…

— Павел! Ты собрался ехать с ними?

Черта с два от нее что-нибудь скроешь.

— Не совсем. Не совсем… Просто хочу проследить за Юркой. Как бы его опять не угораздило во что-нибудь вляпаться.

Она притягивает меня за руку, обнимает и нежно целует. Сначала в щеку, потом в губы. Спешу обрадоваться этому поцелую, ибо наше сближение идет настолько медленно, что процесс грозит затянуться на пару столетий. Но за радостью приходит грусть: мы снова расстаемся.

Она молчит. Лишь крохотная слезинка стекает к подушке по левому виску.

Она молчит. Потому что не только безумно красива, но и чертовски умна.

Покинув территорию больницы, поворачиваю в сторону частного СТО, где мастера Серега и Антон колдуют над моим «Опелем». Необходимо поторопить их и доплатить за срочность. Надеюсь, завтра машина будет отремонтирована, а я за этот срок успею подготовиться к дальней поездке.

— Надо рвать, — подбадриваю я себя. — Да, маму огорчит мой ранний отъезд, однако ей хорошо знакома практика отзыва офицеров из отпусков — подобное случалось и раньше.

Пока иду пешочком, заново прокручиваю разговор с Серафимой. Возможно, я сказал многовато. Но, во-первых, я доверяю ей не меньше, чем своим боевым товарищам. Во-вторых, в разговоре я оперировал фактами, нарочно умолчав о своем подозрении. А ведь именно оно — подозрение — подвигло меня принять решение немедленно рвануть на Кавказ.

Это чертово подозрение родилось утром в разговоре с Юркой. Точило меня всю дорогу в кардиологию и в 1-ю Советскую больницу, не давало покоя в палате Серафимы. И, в конце концов, оно же побудило быстрее действовать.