Максим Шахов - Боец особого назначения

– Счастливые люди, – оглянулся на Горова с Аникеевым Логинов. – Себе, что ли, в территориалы податься?.. В общем, так, майор. Сперва поднимай ментов, пусть выставят тут оцепление. А потом связывайся с областью, скажи, что нам срочно нужны взрывотехники! И пусть не чешутся, чтоб успеть до темноты…

– Так вы думаете, эта картонка заминирована? – нахмурился Тараскин, вытаскивая телефон.

– Разбираться, заминирована она или нет, дело взрывотехников. Но что к этой картонке присобачена хитрая проволока, я тебе гарантирую. Слава богу, не первый год замужем…

Логинов оказался прав – к картонке была прикручена тонкая проволока. Она уходила в землю. Собака, предварительно обнюхавшая могилу, на взрывчатку, правда, не среагировала.

Но это, конечно, еще ни о чем не говорило. Прибывший из области взрывотехник ФСБ осторожно, миллиметр за миллиметром, освободил проволоку от земли. И наконец добрался до того, к чему был прикручен ее второй конец. Это было несколько обычных листов бумаги, завернутых в обычный пластиковый пакет…

Все это добро минер с максимальными мерами предосторожности извлек из земли и так же осторожно обследовал на наличие взрывчатых веществ. Наконец от могилы Константина Евсеева донесся его крик:

– Порядок, товарищ подполковник! Отбой!

– Ну, что тут? – спросил Логинов, быстро подойдя к могиле.

– Письмо вроде как вам, – пожал плечами минер. – А еще говорят, что полковникам никто не пишет… По моей части все чисто. А вот на ОВ не мешало бы проверить, мало ли что… Сейчас шутников хватает. Кто штаммы сибирской язвы рассылает, кто бубонную чуму…

– У вас, что ли? – удивился Логинов.

– Зачем у нас? – пожал плечами взрывотехник. – Вообще – в мире. По телевизору показывают…

– А-а, понятно, – сказал Виктор и смело взял в руки листы. – Боюсь, что тут немного другой случай… Спасибо вам, можете сворачиваться…

Самолет резко задрал нос и устремился в темное небо. Огни взлетной полосы исчезли за иллюминатором, вместо них во всей своей ночной красе предстал Егорьевск. Но Логинов, сидевший у иллюминатора, не видел всего этого…

Письмо, оставленное на могиле, не выходило у него из головы. Он снова перенесся в Чечню девяносто седьмого года… Туда, где капли холодного дождя хлестали по баракам охраны, по «колючке», по крышам «волчьих ям», в которых содержали провинившихся узников. Туда, где над концлагерем имени Джохара Дудаева вставал тоскливый рассвет.

Так повелось, что каждый диктатор обязательно пытается увековечить свое имя какой-нибудь великой стройкой. Наверное, от осознания того, что власть им узурпирована, и от шаткости своего положения. Джохар Дудаев – летчик стратегической авиации, свои лучшие годы провел в провинциальной Полтаве.

Тысячи раз бывал он в Корпусном саду – этом маленьком шедевре архитектуры. Восемь зданий по кругу, четыре улицы, разрезающие центр города на сектора. Посередине – сад с колонной. На ней – золотой орел, символ великой победы Петра над непобедимым Карлом.

Без малого триста лет прошло со времени той битвы. А подсвеченный прожекторами орел каждую ночь гордо парит над Полтавой. И сверкают позолотой над Корпусным садом его крылья… И едут в провинциальную Полтаву туристы – из Англии, Швеции, Финляндии, Германии… И снимают шляпы, кепи, тирольки, застинутые врасплох строгой красотой монумента, и мычат: «Я, я… Питэр…»

Не раз видел это Джохар. И не два… Чем не школа для начинающих Наполеонов? И как знать, возможно, именно в Корпусном саду поразила его бацилла бонапартизма. И он впервые задумался о славе – на века…

А потом были Прибалтика, первый конгресс чеченского народа и переворот – в стиле Наполеона. И стал Джохар диктатором. И начал подумывать о колонне в центре Грозного – с волком на самом верху. Чтоб и через триста лет приезжали в Ичкерию туристы со всего света и качали головами: «О, ез… Джохар…»

Но слишком шатким было положение Дудаева. Ох, как повезло ему, что Ельцин сцепился в самый критический момент с Горбачевым и поддержал мятежного генерала. И что российские парламентарии, опьяненные борьбой за власть с союзными структурами, сами себе вырыли яму – чтоб спотыкаться долгие годы…

А когда спохватились, было поздно – уже союзные структуры в пику строптивому Верховному Совету РФ не позволили разоружить Дудаева внутренним войскам, находившимся в союзном подчинении. Так сдуру общими усилиями и выпустили чеченского джинна из бутылки…

Все это понимал Джохар, поэтому скрепя сердце и решил строить не монумент с мятежным волком, а дорогу войны. Итум-Кале-Шатили. Она должна была пройти по дну Аргунского ущелья и позволить наладить бесперебойные поставки оружия из Грузии…

Трудно шла работа. Расширение дна ущелья – это почти то же, что рытье Панамского канала. Обвалы, гибель людей, поломка техники…

Потом началась война, и стройка заглохла окончательно. Так и не довел ее Джохар до конца, потому что 21 апреля девяносто шестого года в мире на одного диктатора стало меньше. Две российские ракеты разметали чеченского Наполеона в прах…

Но снова повезло чеченцам. Ельцин окончательно отошел от дел, сосредоточившись на «работе с документами» и перетасовке своей номенклатуры. А те, кто за его спиной нажили на войне миллиарды, не хотели терять золотоносной «офшорной зоны», в которую превратилась разоренная войной республика. И подписал генерал Лебедь Хасавюртовские соглашения. И как бы наступил мир…

А вот на пленных солдат, брошенных в мясорубку бессмысленной, как оказалось, войны, всем было наплевать. И на их матерей, съезжавшихся в Чечню со всей России в надежде вызволить из рабства своих детей. Что до них «миротворцам»? Лес рубят, щепки летят…

В девяносто седьмом году постройка дороги Итум – Кале-Шатили снова была в полном разгаре. Замысел мятежного Джохара претворялся в жизнь – правда, немного в другом виде…

Над воротами Освенцима было написано: «Каждому свое». Над воротами концлагеря имени Джохара Дудаева под Итум-Кале надпись была короче: «Добро пожаловать в ад».

Великая чеченская стройка требовала много рабочей силы. К осени девяносто седьмого года в концлагере содержалось пятьсот рабов – военнопленных, гражданских строителей и матерей солдат. Преданных и проданных своей страной…

Они были обречены на адские муки и безвестную смерть. Но никому не было до них дела. Россия велика, что для нее пятьсот человек? Пылинка, которую стряхивают с сапога. Тем более приближались выборы.

А чтоб тебя заметил электорат, мыслить надо глобально. В мировом масштабе. Пообещать омыть сапоги в Индийском океане. Или на защиту братьев-славян в Югославии встать стеной. Или порвать тельняшку на груди за Севастополь…