Евгений Сухов - Сходняк

Сержант полез в карман куртки, достал пачку сигарет «Кэмел» и спросил:

— У тебя тут курят?

— Валяй! — усмехнулся Владислав.

— Задача вроде ясна. — Сержант прикурил от тяжелой зажигалки в виде слона. — Но чемоданчик-то зачем ты просил подвезти?

Варяг нахмурился:

— Это самое главное. Не исключено, что ты мне понадобишься со своим чемоданчиком очень даже скоро. Но давайте все по порядку А что и как, я скажу послезавтра.

— А завтра-то что? — нахмурился Сержант. Варяг неопределенно пожал плечами:

— Завтра пятница. Завтра большой сходняк. Но там меня подстрахуют люди Николая Валерьяновича. — Он повернулся к Чижевскому. — Только на этот раз я прошу вас, чтобы не повторилась прошлая история. Не надо врываться в зал.

Никаких резких движений. Они этого не любят. И не прощают. Да и мне, признаться, это не по нраву. Пусть ваши люди подъедут туда, на Дмитровку, часам к шести вечера. Только близко пусть не подходят — «пехота» их тут же засечет и, чего доброго, вырубит. Там напротив лучше расположиться, на противоположной стороне шоссе. Там стоит дом на капремонте. Очень удобное место для наблюдения и… в случае чего близко. Да что мне вас учить, товарищ полковник, многозначительно, с улыбочкой констатировал Варяг. — Ну а сход начинается в семь. Я думаю, часа хватит, чтобы как следует осмотреться.

Чижевский, внимательно слушая Варяга, что-то черкал в своем блокноте.

Сержант молча смотрел на Варяга, никак не выдавая своих эмоций.

Варяг встал и в глубокой задумчивости прошелся по кабинету.

— В каком-то смысле я сам виноват, что с правильными людьми у меня напряг выявился, — размышляя вслух, обратился он к Сержанту. — Я в прошлый раз привел с собой людей Николая Валерьяновича и, похоже, все испортил. Чуть стрельба не поднялась… Это не дело.

Он подошел к Сержанту и положил ему руку на плечо.

— Сказать по правде, Степан, завтрашняя встреча меня тревожит. Что-то здесь не так, что-то происходит, а что именно — понять пока не могу. Может, прав старый вор Михалыч, что спецслужбы втихаря вербуют воровскую элиту, которая давно уже с гнильцой местами. Но если бы речь шла о таких козлах, как Кайзер или Тульский, — это было бы неудивительно, но что Закир Большой или Толян под чужую дуду плясать начали — вот что странно?…

Ночник в виде стеклянной нимфы, сжимающей в руке небольшой факел с красноватой матовой лампочкой внутри, стоял на низкой тумбочке у кровати. От него струилось мягкое ровное сияние, в котором купалась спальня. Владислав лежал лицом к Лене, подперев голову правой рукой. Его левая рука медленно скользила по ее обнаженному плечу.

— Ну что ты молчишь? — тихо спросила Лена, тревожно вглядываясь в его лицо серо-голубыми глазами. — Так ничего и не скажешь?

Он чуть улыбнулся.

— Пока нет. Давай оставим разговор до завтра. Все, что я мог тебе сказать, уже сказано. А больше тебе пока знать не следует. Из-за этого я потерял стольких близких людей, что уж и со счета сбился, — жену и сына, Вику, Егора Сергеевича… Теперь не хватало еще и вас с Лизой потерять. Это опасная игра, Леночка. Очень опасная. И ставки в ней очень высоки. Выше не бывает. — Владислав сел, отбросив одеяло в сторону. И она невольно залюбовалась его сильным, мускулистым телом с голубой наколкой на груди. — Завтра все должно решиться. Мне не надо тебе объяснять, ты ведь и сама многое понимаешь — что я, кто я, какими Делами занимаюсь…

— Владислав, ты — преступник? — вдруг очень серьезно и неожиданно спросила Лена, устремив на него пристальный взгляд.

Он даже рассмеялся от этих слов.

— А что такое преступник, Леночка? Что такое преступление? Это фикция, условность, которую общество… вернее, одна часть общества придумала для того, чтобы оправдать… — Он нахмурился, подыскивая слова. — Оправдать свое господство над другими.

— Да? — вспыхнула она. — А как же убийство? Вот убили Шелехова — твоего знакомого. Это разве не преступление? А все эти заказные убийства бизнесменов, банкиров… А скандалы с отмывкой денег?

Владислав покачал головой. Ему сейчас совершенно не хотелось вступать с милой девушкой в философские дискуссии, но она говорила так искренно, так горячо, что невольно задела его самолюбие. Надо было что-то ответить.

— Дело в том, Лена, — медленно заговорил Варяг, — что в нашей стране — уж так сложилось, так уж издавна повелось — закон никогда не имел железной силы всеобщего правила. Законы всегда обслуживали какую-то одну группу людей. А другие люди нарушали эти законы и становились преступниками, так их называли.

Большевики в семнадцатом пришли к власти и сразу нарушили все мыслимые законы государства — стали отбирать собственность и деньги — словом, грабили награбленное. Вот с них-то все и пошло вразнос, если хочешь. А потом внутри построенного ими — заметь, на изначальном грабеже и воровстве построенного — государства возникли группы людей, которые решили: а какого черта — этим можно было грабить и убивать, почему же нам нельзя? Больше того, они решили, что, грабя и убивая государственных грабителей и преступников, они совершают благое дело.

— И ты, значит, считаешь, что это правильно? — тихо заметила она, чуть отодвинувшись. Владислав кивнул.

— Во всяком случае, все то, чем я занимаюсь сейчас, то, чем я занимался последние десять лет, я делал правильно. Меня жизнь сильно ломала, Лена, сильно ломала, но не сломала. Я на изломе оказался прочный. Помню, был у меня один знакомый — плохой человек, мерзкий. Он любил повторять: моя власть сильна, я тебя в бараний рог могу скрутить, а ты и не пикнешь. Так вот, представляешь, не скрутил — и я не пикнул. А кончилось дело тем, что я его как-то совершенно случайно встретил на улице и… прикончил… как последнего гада…

— Неужели у-убил? — упавшим голосом переспросила Лена.

— Да, Леночка, я его убил. Убил полковника Беспалого. Он был начальником лагеря, где я сидел. Где мне суждено было бы заживо сгнить. А я выжил. Сам не знаю как, но я выжил. Бежал. А потом встретил эту мразь на улице и… и понял, что он не имеет права на жизнь. Эту мразь надо было убить, вот я и убил. Если хочешь знать, в тот момент я ощущал свою полную правоту. По всем человеческим, именно человеческим, понятиям он был преступник. У него на руках кровь десятков невинных. И я его покарал. И знаешь, Лена, при этом я ни минуты не колебался.

Лена смотрела на Варяга широко раскрытыми глазами, и трудно было понять, что скрывается в ее взгляде — то ли испуг, то ли восторг.

— И многих ли ты убивал в своей жизни, Владик?

— Нет, — честно сказал он. — Немногих. Потому что проливать кровь так вот запросто, как убили Леонида Васильевича Шелехова, — нельзя. По понятиям не положено. Вот почему я хочу найти убийцу Шелехова. Найти и покарать.