Ли Чайлд - Джек Ричер, или Дело

— Ее привязывали чем-то с мягкой подкладкой. Может, с губчатой резиной или поролоном. Чем-то подобным. Но то, что ее привязывали, это точно.

Мерриэм ненадолго погрузился в молчание.

— Не исключено, — задумчиво произнес он после паузы.

— Насколько это соответствует действительности? — спросил я.

— Посмертное обследование имеет свои ограничения. Для полной уверенности вам необходим свидетель, видевший все своими глазами.

— А как вы объясните полное обескровливание?

— Возможно, она страдала гемофилией.

— А если предположить, что не страдала?

— Тогда единственным объяснением может быть кровотечение под действием силы тяжести. Значит, она висела вверх ногами.

— Зафиксированная в этом положении ремешками или веревками с какими-то мягкими прокладками?

— Не исключено, — снова медленно произнес Мерриэм.

— Поверните ее, — попросил я.

— Зачем?

— Я хочу увидеть вмятины и царапины, оставшиеся от контакта с гравием.

— В таком случае вы должны мне помочь, — сказал он, что я и сделал.

Человеческое тело — это машина, которая лечит сама себя, не тратя при этом времени даром. Когда кожа сдавлена, разорвана, разрезана, к месту повреждения немедленно устремляется кровь, и красные кровяные тельца образуют корку и связывающую фиброзную структуру для того, чтобы соединить края раны, а белые кровяные тельца отыскивают и разрушают проникшие в нее бактерии и патогенные микроорганизмы. Процесс начинается буквально сразу и продолжается по многу часов, а то и дней, необходимых на то, чтобы вернуть коже прежнюю целостность. Графически этот процесс, сопровождающийся воспалением, может быть выражен кривой нормального распределения, пик которой соответствует времени максимального кровотечения, образования и утолщения струпа и борьбы с инфекцией, достигающей в этот период наибольшей интенсивности.

Поясница Дженис Мэй Чапман была сплошь покрыта мелкими порезами, в таком же состоянии была кожа на ягодицах и верхних частях предплечий до локтей. Порезы были мелкие; они выглядели как тонкие иссечения, сделанные острым инструментом, и были окружены небольшими вмятинами на коже, которые из-за полного обескровливания тела выглядели бесцветными. Эти порезы, расположенные бессистемно и в разных направлениях, казалось, были нанесены какими-то свободно вращавшимися предметами одного вида и размера — маленькими и твердыми, не острыми, как бритвы, но и не совершенно тупыми.

Типичные царапины, оставленные гравием.

Посмотрев на Мерриэма, я спросил:

— Как давно, по-вашему, могли появиться эти телесные повреждения?

— Не представляю себе, — ответил он.

— Да что вы, доктор, — с упреком в голосе произнес я. — Вы ведь и раньше лечили порезы и царапины. Или нет? А кстати, кем вы были раньше? Психиатром?

— Я был педиатром, — ответил он. — И я понятия не имел о том, чем мне придется заниматься здесь. Абсолютно никакого понятия. Я не специалист в этой области медицины.

— У детей постоянно случаются порезы и царапины. Вы же видели не одну сотню и тех и других.

— Здесь совсем другое дело. Я не могу рисковать, выдавая ничем не подтвержденное предположение.

— Тогда используйте свое образование и предположите.

— Четыре часа, — сказал врач.

Я согласно кивнул. Я и сам предполагал, что именно четыре часа и были тем самым временем, если судить по струпьям на порезах, которые выглядели не совершенно свежими, но еще и не полностью сформировавшимися. Процесс их возникновения был непрерывным, но он внезапно прекратился, когда горло жертвы было перерезано, сердце остановилось, мозг умер и обмен веществ прекратился.

— Вы определили время смерти? — спросил я.

— Это очень трудно сделать, — ответил Мерриэм. — Практически невозможно. Обескровливание организма нарушает обычные биологические процессы.

— Но предположить вы можете?

— За несколько часов до того, как ее доставили ко мне.

— Примерно за сколько?

— Более четырех.

— Это видно по царапинам, оставленным гравием. Так насколько более четырех?

— Не знаю. Но не больше чем двадцать четыре часа. Это самое точное, что я могу предположить.

— Других телесных повреждений нет. Ни кровоподтеков. Ни следов борьбы или защиты, — как бы про себя произнес я.

— Согласен, — подтвердил мои слова Мерриэм.

— Возможно, она не сопротивлялась, — предположила Деверо. — Возможно, ей приставили пистолет к голове. Или нож к горлу.

— Возможно, — согласился я. Повернувшись к Мерриэму, я спросил: — Вы проводили осмотр влагалища?

— Разумеется.

— И?

— Я считаю, что незадолго до смерти она имела половое сношение.

— Вы обнаружили кровоподтеки или разрывы в этой области?

— Внешних повреждений я не обнаружил.

— Тогда почему вы решили, что ее изнасиловали?

— Вы считаете, что это было по согласию? Вы бы легли на гравий, чтобы заняться любовью?

— Возможно, я бы лег, — ответил я. — В зависимости от того, с кем.

— У нее был дом, — сказал Мерриэм. — А в нем есть кровать. Да и машина с задними сиденьями. У любого из ее предполагаемых бойфрендов, должно быть, тоже есть дом и машина. К тому же в городе имеется отель. А еще полно других таких же городов. Так что совершенно не обязательно выбирать улицу местом свидания.

— В особенности в марте месяце, — поддержала врача Деверо.

В маленькой комнате наступила тишина, которая продолжалась до тех пор, пока Мерриэм не спросил:

— Так вы закончили?

— Закончили, — ответила Деверо.

— Ну, тогда желаю успеха, шеф. Надеюсь, что это дело пройдет лучше, чем последние два.

Мы с Деверо вышли на проезд, ведущий к дому доктора, прошли мимо почтового ящика, мимо дощечки с именем, вышли на тротуар и остановились возле ее машины. Я понимал, что подвозить меня она не собирается. Это не демократия. По крайней мере, не сейчас.

— Вы когда-нибудь видели, чтобы на жертве изнасилования колготки оставались целыми? — спросил я.

— Вы считаете это обстоятельство важным?

— Конечно. Ведь, когда на нее напали, она находилась на засыпанной гравием земле. Ее колготки должны были быть разорванными в клочья.

— Может быть, ее сначала заставили раздеться. Медленно и аккуратно.

— Гравийная россыпь имеет кромки. На ней же было что-то надето. Что-то, снимаемое через голову, что-то, снимаемое через ноги, но она была частично одета. А после этого переоделась. Такое возможно, ведь в ее распоряжении было четыре часа.

— Не углубляйтесь в это, — попросила Деверо.

— Не углубляться во что?

— Вы же пытаетесь обвинить армию только в изнасиловании. А убийство, произошедшее позже, хотите повесить на кого-то другого, не связывая эти два события.