Александр Афанасьев - Нефтяная бомба

– Я тебе благодарна, правда…

Я встаю:

– Не продолжай.

– Нет, подожди… – Она вцепляется мне в руку – до крови.

– Не надо.

– Нет, надо. Послушай. – Она смотрит прямо на меня. – Я… Это не мое решение, но я сейчас не могу.

– Все зависит от нас. Нет судьбы, кроме той, которую мы творим.

Она грустно улыбается:

– Есть. Ты руси, ты не знаешь, что это такое. Вы живете не так, как мы. У меня есть семья, есть родственники. Если они не смогут отомстить мне, они смогут отомстить им. У нас так делается.

– Кто отомстит? Что им нужно? Денег? Я дам. Если надо – я убью каждого из них.

– Не надо. Ты… действительно этого хочешь?

– Черт возьми, а ты этого еще не поняла?!

На нас уже смотрят.

– Я… Поняла. Но есть то, что я должна закончить. Как только я закончу… Если ты не передумаешь…

– Передумаю?!

– Если ты не передумаешь… Я тоже люблю тебя. Пусть ты не мусульманин, а руси…

Я отпихиваю от себя тарелку:

– Да какая разница… Мусульманин, русский… Надо прекращать все это, понимаешь? Кто-то должен все это прекратить. Иначе никто не останется в живых. Никто.

Утренний свет струйкой меда сочится в окно, с соседнего минарета мулла выпевает азан, зовя правоверных совершить намаз. Окно забрано мелкой, особо устойчивой сеткой – на нем рванет даже граната, выпущенная из РПГ. Я лениво вслушиваюсь в мелодичный перелив азана. Проложенная светом дорожка к окну – как путь к Аллаху…

Амани прихорашивается у зеркала, само зеркало треснуто. Услышав шорох, оборачивается…

– Проснулся?

– Ага. Кофе хочу.

– Хочешь – иди и приготовь.

Это тоже наша обычная пикировка. Приготовить кофе ее не заставишь, она видит в этом мужской шовинизм и угнетение женщин. И за это я ее тоже люблю.

Мы в самом центре Садр-сити…

Ползу на кухню, вымотанный до предела. Ставлю на газовую плиту сковородку, там уже насыпан чистый белый песок с озер – кофе нужно варить именно так, а не так, как варят в России, – на газу или в кофе-машине. Из окна кухни виден небольшой дворик, соседний дом разрисован граффити до второго этажа, разбираю только автомат и надпись – «Смерть предателям». Чуть в стороне – довольно точная копия портрета Имама Али, четвертого имама мусульманской уммы, убитого здесь, на земле Междуречья, в бою под Кербелой вместе со своими сторонниками. С тех пор идет непримиримый раскол между Шия Али, партией Али, и суннитами, то есть теми, кто выбрал нового имама и забыл про свершившуюся трагедию. Уже пролилось бог знает сколько крови – и только сатана знает, сколько еще прольется…

Кофе уже вскипает коричневой пеной, я успеваю его вытащить из прокаленного песка, прежде чем пена выплеснется наружу. Аккуратно разливаю из турки по чашкам… И то и другое из меди, старинное, куплено на рынке – тут такие вещи копейки стоят. Точнее – филсы, которых не сто, как наших копеек, в одном динаре, а тысяча. Когда кофе немного остывает, на кухню входит Амани, толкает меня бедром, берет кружку. На ней обтягивающие джинсы, а вот сверху она не надела совершенно ничего. Интересно, она хоть понимает, как это заводит? Наверное, понимает, все женщины это понимают.

– Ммм… Великолепно. Все русские так умеют варить кофе?

– Нет. Только я. У нас обычно чай пьют.

– Зеленый?

– Нет. Черный, причем очень крепкий и без сахара. Это называется чифир.

– Чифир… – Она несколько раз повторяет новое слово. – Чифир… Круто.

Ни она, ни я не говорим о вчерашнем. Я не знаю, что говорить, и она, наверное, не знает…

– Что-то новое? – спрашиваю как бы невзначай. – Мне показалось, что ты чем-то озабочена. Есть что-то серьезное?

Она знает, кто я такой и чем занимаюсь. Но иногда говорит мне кое-что – наверное, то, что санкционировано руководством. Возможно, руководством санкционировано и другое… Но я об этом и думать не хочу. Мне хочется думать, что когда-нибудь и у меня будет семья. Хоть какая-то…

– Вообще-то да… – неохотно отвечает она, прихлебывая кофе. – В Басре убрали троих наших товарищей, водителя и двоих оперативников. Очень опытные люди. Очень.

Я киваю. Такое случается. Здесь, в Ираке, работают очень и очень многие. Американцы, израильтяне, мы, иранцы… Даже представительство белорусского КГБ тут есть. У белорусов тоже есть интересы… В этих странах есть миллионы людей, для которых стакан молока – лакомство.

– Кто-то конкретный?

– Да. Мы думаем, Аль-Малик вернулся…

Я прихлебываю кофе и вдруг чуть не роняю кружку, осознавая то, что она сказала.

– Он же мертв.

Она качает головой:

– Мы считаем, что он жив и находится в Ираке. Еще две недели назад наши люди засекли его в аэропорту «Абу-Даби». Оттуда он перелетел в Кувейт, мы вели его от самой границы. В Басре он убил наших людей и сорвался с крючка.

Твою же мать… Аль-Малика я знаю. Так хорошо, что не хотел бы даже вспоминать.

– Когда он сорвался с крючка? Мне нужно точное время. Можешь сказать?

– Тринадцатого.

– Мая?!

Она недоуменно смотрит на меня:

– Да. Ты что-то знаешь?

Твою мать, вот ублюдок…

Это не он ублюдок – это я ублюдок. И тупой кретин – мог бы и до этого догадаться. В конце концов, я помотался по Средней Азии и знаю, как это делается.

Фокус, понимаете? Рука в белой перчатке делает отвлекающие пассы, рука в черной проводит сам трюк. Так получилось и тут. На Багдадском центральном вокзале.

Схема простая. В Средней Азии ее используют для проводки крупных партий наркотиков – действительно крупных. Начинаются массовые беспорядки, там это легко, во многих местах отношения так напряжены, что достаточно небольшого инцидента для того, чтобы произошла массовая бойня. Все события в Оше имеют эту подоплеку, там расположен отличный высокогорный аэродром, способный принимать самолеты из Афганистана. Так и тут. Аль-Малик сел в поезд на Багдад – видимо, что-то сорвалось, и другого выхода у него не было. Он знал, что на вокзале его скорее всего опознают, как ни маскируйся – вокзал хорошо прикрыт, там работает система автоматического распознания лиц, сразу поднимается тревога. Выскочить из поезда он вряд ли сумел бы – возможно, он даже знал о следящем за поездом БПЛА. Оставалось только одно: сознательно сдать курьера, дождаться, пока мы бросимся его ловить, и в поднявшейся панике выскочить из кольца, растворившись в многомиллионном Багдаде. Теперь его – ищи-свищи, пока он проявится…

– Аль-Малик…

Совещание собрали в течение получаса. Кто-то примчался из посольства, кто-то был на месте. Генерала Головина не было на месте, совещание вел генерал-майор Станиславский, оперативный псевдоним «Музыкант». Старая закалка, его учили люди, которые еще времена СМЕРШа помнили. Второй раз его вышибли в отставку во времена недоброй памяти Мебельщика – он тогда громил ГРУ, громил изощренно и со вкусом. Сейчас он так до конца и не восстановлен – в активном резерве, что не мешает ему работать в Багдаде. Официально – он прикомандирован к «Газпрому», замначальника службы безопасности. Неофициально – резидент ФСБ в Багдаде.