Сергей Зверев - Особо сильный противник

В результате Омар потерял на этом больше двух сотен тысяч долларов и с тех пор особенно тонкие поручения давал более сообразительному Масуду, но с самыми строгими инструкциями и оговорками. Зато в случаях, когда не требовалось особой смекалки, когда больше нужна была наглость, заменить Мустафу было просто некем. В военном плане он был неплохим стратегом и знал тактику ведения боевых действий.

Одноглазый считал, что вполне грамотно поставил засаду. Вот только действия заложника не смог проконтролировать – расслабился во время долгого ожидания и не успел обрубить связь, после того как пилот сказал все самое главное. Конечно, на запросы радиста можно было вообще не отвечать, но в этом случае десантники вряд ли бы сунулись на борт без предварительной разведки, а это как раз и ломало цель одноглазого – сыграть на неожиданности. Он не учел того факта, что поставленная засада в случае ее обнаружения превращается в ловушку для него самого. Авиалайнер находился прямо в самом центре огромной пустой площади и, окруженный спецназом, становился превосходной западней для боевиков на борту. У них оставался один козырь – около десятка пассажиров, которые автоматически превратились в заложников. Мустафа знал, что такой довод убедительно действует на цивилизованных людей. Для него, как и для большинства афганцев, возмужавших во время непрекращающейся войны, это, правда, было малопонятно. Он не умел ценить чужую жизнь и не мог представить, что кто-то сможет диктовать ему свои условия, прикрываясь парой его единоверцев. Вот если бы родственниками – это другое дело. Но отец Мустафы умер уже давно, сестра жила замужем в Кабуле, а двое младших братьев вели такой же, как и он, образ жизни в одном из партизанских отрядов, но только уже в Чечне. Оставались две дочери, но к ним русскому спецназу было не подобраться.

Одноглазый считал, что сам он гораздо большего добился, чем его братья, и всегда вспоминал о них с чувством превосходства. Сейчас Мустафа был не в лучшем настроении, но и особенно не переживал. Он не спеша протер нож, сунул его в ножны, висевшие на поясе. В кабине, кроме него и еще не остывшего трупа, находился молодой боевик. На вид ему было лет восемнадцать, своего возраста он и сам не знал. В отряде он был полгода и еще не успел отличиться, но умел мастерски стрелять и обращаться с ножом. Этим он Мустафе и приглянулся, теперь был у него своего рода адъютантом.

Одноглазый лишь хмуро глянул в его сторону, давая понять, что к разговору он сейчас не расположен. Вернувшись в кресло, он еще минут пять всматривался в сумерки.

– Они сейчас не появятся, – сказал парень, – они не дураки, хоть и неверные. Понимают, что мы их зарежем, как баранов.

– Придержи язык, пока я сам тебе его не вырезал, – лениво ответил Мустафа.

Парень мгновенно замолчал, понимая, что попал под горячую руку, и опасаясь гнева командира. Но одноглазый самодовольно сказал:

– Сейчас посмотрим, как они не появятся. Ко мне сами приползут.

Резко поднявшись, шагнул к выходу, по пути чуть не поскользнувшись на крови пилота, обильно залившей пол в кабине и приборную доску. Ход мыслей Мустафы был предельно прост: угрожая жизням заложников, потребовать сдачи оружия военными. При этом он сделал вторую ошибку: одно дело, когда захват заложников происходит в крупном европейском городе и переговоры ведутся под контролем высших официальных лиц страны, под прицелом десятков телекамер, а требования являются предельно простыми, вроде миллиона долларов и заправленного под завязку самолета на полосе. Совсем другое, когда события происходят в мятежной провинции оккупированной страны, далеко в горах, без свидетелей, и спецназ не американский, а российский. Плюс ко всему выдвигается абсолютно невыполнимое для спецназа условие – сложить оружие и сдаться бандитам в таких обстоятельствах. Но положение вещей на данный момент было в его пользу, заложники в его руках, значит, и диктовать он мог с позиций силы.

Войдя в салон, Мустафа осмотрелся. Вроде бы все в порядке, все как надо, но что-то безотчетно беспокоило. По бортам самолета в начале и в конце каждого из двух салонов расположились боевики. Еще двое сторожили открытый люк. Небольшую группку пассажиров-заложников согнали в хвост. В большинстве своем это были женщины и дети. Единственный глаз Мустафы остановился на белой женщине. Привлекательная блондинка, одиноко сидевшая возле иллюминатора, нервно постукивала длинными ногтями по подлокотнику кресла. Стройные женские ноги заставили одноглазого облизнуться, и если бы не предупреждение Омара…

– Эй! – он махнул рукой, приглашая ее следовать за собой.

Женщина не шелохнулась. Казалось, Лариса его не слышит. Тогда он сам подошел и, схватив за ее тонкую руку, сильно встряхнул.

– Отпустите! – блондинка сопротивлялась вяло.

Не обращая внимания на крики, Мустафа потащил ее к выходу. Один из боевиков тут же распахнул перед ним люк, ведущий наружу. В широкий проем сразу же ворвался холодный ветер, и одноглазый поежился. Несколько секунд он пытался что-то разглядеть в темноте, потом, схватив заложницу за горло и, держа ее перед собой, стал кричать в темноту на пуштунском языке, уверенный в том, что с десантниками наверняка прибыл и переводчик, с каждым словом он распалял себя все больше и больше:

– Эй вы, шакалы! Кто там прячется! Все меня слышат? Я приказываю сложить оружие и лечь на землю. Даю вам на это двадцать минут. И если не увижу стволы в одной куче, а вас в другой, я намотаю ее кишки на этот нож. – Мустафа выхватил свой кинжал, который на самом деле выглядел устрашающе.

Женщина отчаянно закричала в темноту:

– Спасите!

Это разозлило Мустафу, он отдышался:

– Тебе никто плохо не сделает, – прошептал он и крикнул. – А потом каждые пять минут в вашу сторону будут лететь головы остальных. За полчаса, я думаю, мы управимся.

Из темноты в ответ – ни шороха, ни звука. Мустафа втянул женщину внутрь самолета и отпустил ее.

– Возвращайся, – он махнул рукой, – с женщинами не воюем.

Возможно, если бы Омар не предупредил Мустафу перед отъездом не причинять вреда русским, он позволил бы себе по отношению к русской красавице больше, но бригадного генерала Мустафа не мог ослушаться.

Лариса, не понявшая ни слова, но уловившая интонацию, заспешила в хвост самолета.

Утренние лучи солнца игриво прошлись по вершинам скал, но на дороге все еще царили сумерки. По узкой серпантинке катилось несколько джипов, которые сопровождали старый добитый «ЛАЗ» и грузовик, заваленный багажом пассажиров, из самолета забрали все до единого чемодана. Стуча ржавыми панелями, автобус медленно подымался в гору. Казалось, что в любой момент мотор может заглохнуть и автобус покатится вниз. Но, к счастью пассажиров, этого не происходило. «ЛАЗ», натужно ревя мотором, преодолевал подъемы.