Андрей Воронин - Слепой. Танковая атака

– Я дверь кошмару… – пробормотал Сиверов. – Химеры вас пугают, а я ее, значит, породил…

– Вот-вот, – сказал генерал.

– Бред собачий, – вынес окончательный вердикт Глеб. – Графомания девяносто шестой пробы. Но, если в этом есть хоть какой-то смысл, и если до него докопаться, звучит интригующе. Почти как признание.

– Это и есть признание. Дальше там идет подробное описание – слава богу, уже в прозе, – того, как они с Ерошкиным познакомились, задумали и осуществили ту мистификацию в райцентре. Для этого будто бы понадобился известный тебе самодвижущийся макет танка, несколько килограммов пороха, добытого из обыкновенных китайских петард, два довольно мощных заряда самодельной взрывчатки и пара радиоуправляемых взрывателей, работающих на волне обычного мобильного телефона, которые якобы смастерил Ерошкин. Взрывчатку, неиспользованные остатки которой были при осмотре места происшествия обнаружены в доме Лялькина, в вещмешке прямо под кроватью, заложил он, и он же разбросал возле отделения полиции и пожарного депо ежи из гвоздей. Почти пустой ящик с гвоздями, идентичными тем, что были обнаружены на месте преступления, найден там же, в доме – стоял на печке… На сделанном учителем снимке не виден масштаб – рядом есть деревья, но судить об их высоте по фотографии сложно, как и об истинных размерах сфотографированного танка. То есть, побывав на месте и произведя сравнительно простые вычисления, подтвердить или опровергнуть признание Лялькина несложно, но кому это надо, кто станет этим заниматься, когда подвернулся такой шанс закрыть дело? Прекращено ввиду смерти подозреваемых – отличная, вполне законная, а главное, очень удобная формулировка. Следы борьбы и насилия на трупе отсутствуют, странгуляционная борозда четкая, не двойная – никто его не душил и мертвым в петлю не совал.

– А мотив самоубийства?

– Есть там и про мотив. Дескать, управу-то мы взорвали, отвели душу, но легче все равно не стало – как был кругом бардак, так и остался. В общем, если выпарить из этой части послания всю воду, останется одна-единственная крупинка соли: жить стало невмоготу, захотел и повесился.

– Ишь ты, – хмыкнул Сиверов. – Ты гляди, как оно все одно к одному… И компьютер. Графологическую экспертизу интернет-рассылки не проведешь, и удивляться, вроде, нечему: как привык человек, как ему показалось удобнее, так и написал – сразу всем, чохом. Станет он перед смертью о доказательной базе волноваться! Странно, что он заодно и в убийстве Ерошкина не признался.

– Там несчастный случай, – напомнил генерал, – ни у кого не вызывающий сомнений. Зачем же своими руками ломать то, что так удачно построилось? Это был бы уже явный перебор.

– Да, действительно, – задумчиво согласился Глеб. – Пока все выглядит как обычное совпадение, которое, к тому же, вполне устраивает местные следственные органы. Ясно, любой следователь прокуратуры, любой опер, если только у него в голове осталась хоть капелька серого вещества, сообразит, что это довольно странно. Как в сказке: жили долго и счастливо и умерли в один день. По отдельности ни то, ни другое не вызывает вопросов. Умереть в один день для двух человек – не проблема, это дело случая, лотерея. Но чтобы это произошло с подельниками – случайно произошло, без посторонней помощи, – не знаю, не знаю… Верующий человек сказал бы: что значит – случайно? Как это – без посторонней помощи? Без высшего соизволения и лист с дерева не упадет; надоело Господу мерзость их греховную терпеть, вот и прибрал, считай, в одночасье… Но следователь прокуратуры или опер из угро так, конечно, не скажет, а просто подумает: что-то тут не то. Но доказательств насильственной смерти никаких, и на что ему лишняя головная боль? Дополнительная работа за те же деньги никому не нужна, на то и расчет. Только…

– Ну-ну?

– Понимаете, Федор Филиппович, противоположная версия, согласно которой этого графомана Лялькина и отставника Ерошкина аккуратно убрали по приказу Кулешова, меня тоже не особенно вдохновляет. Потому что тут тоже налицо перебор, явная избыточность применяемого насилия, как если бы кто-то начал отгонять муху топором или выстрелами из охотничьего ружья. Зачем Кулешову эти обставленные под несчастный случай убийства, когда у него и так все тип-топ? Подумаешь, журналисты им заинтересовались! ФСБ он не испугался, а «Московского комсомольца» испугался – как же, держи карман шире! Да и с точки зрения обыкновенной целесообразности убийство свидетелей – не лучший способ заставить прессу охладеть к этой истории. Наоборот, это только подогреет интерес, заставит строить версии, одна из которых может снова привлечь нежелательное внимание органов… Журналисты – не менты, для них это настоящий подарок, сахарная косточка, шанс в очередной раз дать волю фантазии. А Кулешов, что бы я тут о нем ни говорил, не настолько глуп, чтобы этого не понимать. Серьезной угрозы для него погибшие не представляли, а раз так, зачем мараться?

– Выводы? – с рассеянным видом глядя на проплывающую за тонированным оконным стеклом панораму столичных улиц, спросил генерал.

– Выводы очевидные. Либо Кулешов – ошалевший от страха болван, не способный просчитать ситуацию хотя бы на пару ходов вперед, либо его аккуратно, грамотно, неявно подставляют – например, чтобы занять его место в «Спецтехремонте» и прибрать к рукам только-только начавший раскручиваться прибыльный бизнес. Либо тут орудует настоящий маньяк, для которого убийство – цель, а не средство ее достижения. Я говорил с Кулешовым, и он вовсе не показался мне напуганным – напротив, держался спокойно, уверенно, как человек, которому нечего бояться. Следовательно…

Он замолчал, впав в задумчивость. Федор Филиппович, с любопытством глядя на него, подождал продолжения, не дождался и тоном спокойной констатации подсказал:

– Следовательно, мы возвращаемся к тому, с чего я начал: твои шапкозакидательские настроения до добра не доведут. Как видишь, противник действует непредсказуемо и очень решительно. Он уже начал одну за другой убирать с доски фигуры. Позавчера это был Ерошкин, вчера – Лялькин, а завтра… Ты ведь едешь на полигон именно завтра, не так ли? Ты представляешь себе, что это такое – танковый полигон? Огромное, тщательно охраняемое, по преимуществу безлюдное пространство, где полно укромных местечек, огнестрельного оружия и людей, которые умеют с ним обращаться. Так что на твоем месте я бы не стал слишком широко улыбаться.

– Нас извлекут из-под обломков, поднимут на руки каркас…

– Вот именно.

– Никогда не понимал, при чем тут какой-то каркас, – признался Сиверов.

– Вот заодно и узнаешь, – мрачно предрек Потапчук.