Андрей Воронин - Слепой. Танковая атака

Они заперли дверь, сунули ключ обратно под коврик и почти бегом, стараясь не шуметь, спустились по лестнице.

– Чего это было-то? – усевшись в машину и переведя дух, спросил Белый. – Вот сучара! Развел нас, как лохов!

– Я тебе скажу, что это было, – сквозь зубы произнес Мордвинов. – Это была конспиративная квартира. Проторчи мы там еще немного, и пришли бы те, для кого он оставил под ковриком ключ. Пришлось бы либо сдаваться, либо стрелять, а затевать перестрелку с конторой – последнее дело. Развел… Да, развел! Я ведь тебе говорил, что ему палец в рот не клади. Заметил слежку, поводил нас по всему городу, разыграл целый спектакль…

– Куда теперь – за ним? – теребя головку ключа зажигания, спросил Белый.

Анатолий Степанович посмотрел сначала на уже довольно низкое солнце, а потом на часы.

– Без четверти шесть, – сказал он. – Нет, за ним ехать бесполезно. Он явно с кем-то встретился или сделал что-то важное, пока ходил за этим чертовым кефиром. Сегодня ничего интересного уже не будет, а завтра, прямо с утра, мы с тобой сгоняем в Кубинку. Был когда-нибудь в настоящем танковом музее? Вот заодно и посмотришь, пока я буду наводить кое-какие справки. Заводи, поехали.

Когда белая «газель» скрылась из вида, водитель припаркованного в соседнем дворе «форда» выключил и спрятал в бардачок рацию, которая принимала сигнал с установленного под крылом микроавтобуса подслушивающего устройства.

– Развел, как лохов, – пренебрежительным тоном повторил он слова Белого. – Да вы и есть лохи! К сожалению, не вы одни, – добавил он, подумав, и включил зажигание.

Неделя, пришедшаяся на стык двух осенних месяцев, снова выдалась сухой и относительно теплой, как по заказу. В день, на который были назначены последние перед наступлением зимы танковые стрельбы, погода тоже не подкачала. С самого утра в небе не было ни облачка, и солнце напоследок светило в полную силу, ощутимо, почти как летом, пригревая через одежду. Прохладный, пахнущий грибной прелью и хвоей ветерок играл полукруглыми фестонами полосатого матерчатого навеса, установленного на гребне насыпного вала. Под навесом стоял длинный, накрытый белоснежной скатертью стол. Официантов не было – хозяин по вполне понятным причинам не жаловал посторонних халдеев, – и их роль пришлось взять на себя охранникам. Собственно, подаваемая гостям еда здесь, на полигоне, никогда не отличалась изысканностью. Умудренные жизненным опытом, осиянные созвездиями генеральских звезд сановные участники устраиваемых Сергеем Аркадьевичем празднеств на открытом воздухе – так сказать, «open air», – обычно не имели ничего против того, чтобы тряхнуть стариной, снова вкусить прелестей сурового походного быта и принять капающий мясным соком шашлык из рук неразговорчивого здоровяка в камуфляже, а не плутоватого шпака в белой манишке. Напитки гости, не чинясь, наливали себе сами, тем более что напитки были хороши. Что же до ресторанных изысков, то без них все с удовольствием обходились, находя их на фоне палящих по мишеням танков столь же неуместными, как и на лесном привале около охотничьего костра.

Гости еще не начали собираться. По гребню вала от бетонного оголовка НП к навесу и обратно деловито, как рабочие муравьи, сновали нагруженные мангалами, охапками дров, емкостями с маринованным мясом и ящиками с коньяком и водкой охранники. Звякало и бренчало стекло, тюкал топор, с треском раскалывая сухие поленья, откуда-то доносилось рыканье моторов – механики в последний раз проверяли машины перед началом большого милитаризованного представления. Танков на валу не было, ветер с шорохом гонял по пустым бетонированным площадкам сухие березовые листья, принесенные из ближней рощи. Вдалеке по полю неторопливо перемещались фанерные макеты танков – там засевшие в железобетонных блиндажах дизелисты напоследок испытывали механизмы лебедок и проверяли состояние тросов, к которым крепились мишени. Сглаженные расстоянием и синеватой атмосферной дымкой очертания мишеней напоминали настоящие боевые машины. Вскоре им предстояло превратиться в щепки, и снующие взад-вперед охранники то и дело поглядывали в ту сторону со сдержанным неудовольствием: хозяин любил чистоту, а лазать по заросшим ежевикой и колючим ельником воронкам, собирая обломки фанеры и обрывки перебитых стальных тросов, – дело не из приятных.

Анатолий Степанович заглянул сюда буквально на минутку, дабы убедиться в том, что подготовка к торжественному открытию осенних стрельб идет своим чередом, без задержек и сбоев. Как всегда, отправляясь на полигон, он облачился в «униформу» – в немецкий солдатский френч без знаков различия, брюки того же происхождения, заправленные в высокие армейские башмаки, и вермахтовское кепи с длинным, похожим на утиный клюв козырьком. Здесь, на полигоне, Мордвинов был не как дома, а вот именно дома – просто дома, безо всяких «как». Официально, по документам, это место принадлежало Кулешову и его жене, но по-настоящему домом оно являлось для Анатолия Степановича. Он, а не Кулешов, был тут истинным хозяином, который знал каждый бугорок и каждую воронку в поле, каждый закоулок в доме и ремонтных боксах и каждую заклепку на броне. Он знал в лицо каждый патрон в любой обойме, каждый снаряд в стеллажах, и был полностью в курсе профессиональных навыков, особенностей характера, способностей и семейных обстоятельств каждого, кто работал здесь под его началом. Иногда ему начинало казаться, что даже погода на полигоне и в его окрестностях зависит от его настроения и пожеланий, и сейчас, прохаживаясь вдоль установленного под полосатым навесом стола, он привычно наслаждался чувством полного контроля над происходящим.

Кулешов приехал на полигон чуть меньше двух часов назад и, убедившись, что дело, как обычно, недурно движется и без него, уединился у себя в кабинете. Анатолий Степанович дважды заглядывал туда, чтобы уточнить кое-какие незначительные детали наподобие списка приглашенных, и оба раза заставал Сергея Аркадьевича ругающимся по телефону с женой. Это было их привычное состояние, их семейная манера общаться друг с другом; Анатолий Степанович подозревал, что иначе, по-человечески, между собой они разговаривали разве что в первые дни, а может быть, и часы после заключения брака. Впрочем, их личные отношения его никоим образом не касались; в конце концов, собаки тоже общаются между собой при помощи более или менее громкого лая – так уж они устроены, и разве можно их за это винить?

Он уже собирался спуститься вниз, чтобы проверить, как продвигаются дела в зоне гаражей и ремонтных боксов, когда лежащая в нагрудном кармане френча рация напомнила о себе характерным хрюкающим звуком. Анатолий Степанович подхватил болтающийся на груди на эластичном витом шнуре наушник, вставил его в ушную раковину и ответил на вызов.