Андрей Воронин - Слепой. Живая сталь

Тяжелый, солидный, как крейсер, «майбах», сверкая хромом и черным лаком, дожидался его на прежнем месте. Олег Степанович открыл дверцу и опустился на переднее сиденье. Водитель сразу запустил двигатель и мягко тронул машину с места.

– Ну? – послышалось с заднего сиденья.

– Все в порядке, Рудольф Витальевич, – обернувшись через плечо, сказал полковник. – Настолько, насколько это вообще возможно в нашей ситуации.

– Подробнее, – потребовали сзади.

– Слушаюсь, – сказал полковник и стал излагать подробности.

Оставшись в одиночестве, небритый санитар отчего-то сразу раздумал чаевничать. Вынув из кармана своей бледно-зеленой медицинской робы мобильный телефон, он быстро набрал текстовое сообщение. «Полковник ФСО Губанов Олег Степанович», – гласило оно. Отправив сообщение адресату, санитар длинно зевнул, встал из-за стола и открыл дверь подсобки.

– Выходи, – сказал он обнаружившемуся там человеку в такой же, как у него, униформе. – Вставайте, граф, вас зовут из подземелья!

– А… э… – многозначительно замялся тот, поднявшись с кушетки, на которой до этого с удобством возлежал.

– Конечно, – сказал человек в темных очках и снова зевнул, протягивая собеседнику тысячерублевую купюру. – Уговор дороже денег. Получи и распишись.

Сунув деньги в карман, настоящий санитар занял свое законное место за столом и принялся хозяйничать: не вставая, дотянулся до раковины, сполоснул чашку со снегирями, набрал в электрический чайник воды и включил его в сеть. Пока он этим занимался, Глеб Сиверов снял надетую поверх джинсов и свитера медицинскую униформу и натянул куртку. Перед тем как застегнуть «молнию», он вынул из наплечной кобуры пистолет и проверил обойму. Стрелять в кого бы то ни было он не собирался, да и обойма, все это время вместе с пистолетом находившаяся у него под мышкой, вряд ли могла куда-то подеваться. Но трудился он не напрасно: характерный металлический звук привлек внимание уже уткнувшегося в спортивную газету санитара, и тот, подняв глаза, как завороженный, уставился на пистолет.

– Физкультпривет, – убирая оружие в кобуру, сказал ему Глеб. – Будь здоров, не кашляй. И поменьше открывай рот. Время нынче самое гриппозное, того и гляди, проглотишь какую-нибудь бациллу. А то и что-нибудь похуже.

– Знал бы – содрал вдвое дороже, – сказал санитар.

Не видя больше пистолета, он заметно успокоился.

– Да, бизнес – дело тонкое, – посочувствовал ему Глеб, – никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Но ты не расстраивайся, вспомни лучше про Золотую Рыбку. Как она старуху-то, а?

Издав неопределенный хрюкающий звук, санитар закрылся газетой. Глеб не стал ни повторять угрозу, ни придавать ей более конкретный характер: собеседник и так все отлично понял и усвоил, а хорохорился исключительно по привычке, чтобы показать, что и санитар больничного морга может быть достаточно крутым парнем. Выглядело это, если вдуматься, смешно и грустно, но, к счастью, никоим образом не касалось Глеба. Поэтому вдумываться в санитара он тоже не стал, а просто толкнул дверь и вышел на улицу.

Яркий солнечный свет больно ударил по усталым глазам даже сквозь темные стекла очков. В воздухе была сильная болтанка, и по пути из Челябинска Глебу удалось урывками подремать всего пару часов. Пока он шел по больничному парку, мысли его почему-то навязчиво крутились вокруг обгорелого трупа, что лежал сейчас на холодном, обитом оцинкованной жестью столе в прозекторской. Это был какой-то неопознанный, никем не востребованный бомж с подходящим диагнозом; с приведением его прикуса в соответствие с зубной картой Федора Филипповича наверняка пришлось повозиться, да и сама инсценировка аварии была делом трудоемким. И сейчас, старательно глядя себе под ноги, чтобы было не так больно глазам, Глеб мысленно благодарил судьбу в лице его превосходительства за то, что не пришлось возиться еще и с этим.

Выходя за ворота, он обернулся, но на крыльце морга все еще никого не было. Глеб перешел улицу, открыл машину, уселся за руль и первым делом налил себе крепкого черного кофе из предусмотрительно прихваченного на одной из конспиративных квартир термоса. Все, что он успел сделать по возвращении в Москву, это связаться с генералом, забрать со стоянки машину и приготовить кофе. На то, чтобы побриться, не говоря уже о свидании с женой, времени не нашлось. Да оно, пожалуй, и к лучшему: щетина придала достоверности создаваемому образу больничного санитара, а Ирина все равно была на работе. И потом, долгие проводы – лишние слезы; он еще не закончил дело, и расслабляться в обществе любимой женщины просто не имел права.

Да, повозиться пришлось, и это, судя по всему, был еще далеко не конец. Хлебнув кофе, Глеб на секунду прикрыл глаза, но тут же снова их открыл: в темноте под сомкнутыми веками опять, как минувшей ночью в самолете, кровавой каруселью завертелись лица, места и события, которыми были до предела насыщены последние недели. Тактико-технические данные «Черного орла», патронташ Зарецкого, шампунь Кравцова, водитель Ромашина, заснеженный, пропахший заводскими дымами, все еще судачащий о недавнем взрыве метеорита Челябинск, гусеницы, катки, торсионы, перестрелка у подъезда – все это подстерегало, ждало, так и норовя навалиться со всех сторон, стоило лишь на секундочку расслабиться. И Глеб знал, что конца этому не будет, пока он не поставит в деле последнюю точку. А до нее, как он чувствовал, было еще очень далеко.

В отдалении над крышами старых четырех– и пятиэтажных домов поблескивали сусальным золотом купола не так давно возведенного храма. Глядя на них, Глеб почему-то вспомнил, что сейчас в самом разгаре Великий Пост, и криво улыбнулся. Откровенно говоря, он не знал, что ему надлежит в связи с этим думать, но догадывался, что ничего приятного и жизнеутверждающего не придумает – не та у него профессия, не тот образ жизни, чтобы на старости лет становиться набожным и на что-то рассчитывать.

Отведя глаза от увенчанных крестами куполов, он увидел припаркованный у обочины на противоположной стороне улицы роскошный черный «майбах». Архитектуру часто сравнивают с застывшей музыкой; для Глеба Сиверова архитектура православных храмов уже давно стала застывшим, материализованным в камне, дереве и кровельной жести упреком. Не то чтобы смотреть на «майбах» было намного приятнее, но эту музыку он, по крайней мере, понимал и мог, что называется, читать с листа, не отвлекаясь при этом на мысли о неприятностях, поджидающих его в загробной жизни.

Марка, цвет, цена и, в особенности, отчетливо видный номерной знак этой машины буквально криком кричали о бесстыдно огромном богатстве, источником которого явился многострадальный, долготерпеливый государственный бюджет Российской Федерации. На этом тяжелом, как средний танк, и роскошном, как круизный лайнер, корыте разъезжал один из потенциальных клиентов Глеба Сиверова – человек, которого можно было смело вытаскивать за шиворот из кожаного салона и ставить к стенке, не особенно вдаваясь в подробности его трудовой биографии. Таких людей было чудовищно много, Москва буквально кишела этими разжиревшими, зажравшимися гнидами, и их, увы, не становилось меньше, сколько бы агент по кличке Слепой ни нажимал на спусковой крючок. Ему уже дано начало казаться, что его работа суть не что иное, как участие в собачьей грызне над кучей гнилых отбросов, а история с ликвидацией участников подписания российско-венесуэльского договора окончательно убедила его в собственной правоте: его руками одни гниды давили других, только и всего. И тот факт, что раздавленные получили по заслугам, в свете этого открытия служил очень слабым утешением.