Александр Тамоников - Последняя молитва шахида

– Ай, что они мне сделают? Отдам деньги, скажу – нет пленный, умер. Пей отвар, я приготовлю одежда, хлеба, сколько смогу. Ночью пойдешь. Я покажу, куда.

Он, сгорбившись, тяжело вздыхая, медленно вышел.

Дверь на этот раз на ключ не закрылась.

Сергей поднялся. Все вокруг поплыло, и он чуть не рухнул на пол, удержавшись за дугу кровати. Боль многократно усилилась. Тошнота вызвала рвотные позывы, но не вырвало. Так и стоял капитан, пересиливая боль и слабость.

Потом были сделаны первые шаги. Адаптировался Сергей быстро, сравнительно быстро. Воля к свободе заставляла организм набирать силы. Вскоре он смог медленно передвигаться по подвалу, и делал это уверенней с каждым шагом. Боль разрывала череп, и ее усиливал бьющий кувалдой проклятый припев:

Все рухнуло в одно мгновение. То ли старик перепутал время, когда его, Антонова, должны были забрать боевики, то ли они решили изменить свои планы, но появились бандиты в этот же вечер.

Сергей стоял возле кровати, когда дверь открылась и подвал наполнился ослепляющим светом нескольких мощных фонарей.

Антонов закрыл рукой глаза и услышал:

– Так вот он какой твой русский, Кирхан? А ты говорил, что сильно контужен, лежит без движения? А, Кирхан? Смотри, как лежит твой раб. Хотя уже мой раб. Эй, ты, свинья, опусти руку!

Пришлось подчиниться. Руку Антон опустил, но глаза открыть не мог.

– Что щуришься? Свет не нравится? Темноту любишь? Будет тебе темнота.

Говоривший обратился к кому-то на своем языке, отдавая, видимо, приказ. Сергей не смог увидеть, как к нему подошли двое. Он почувствовал сильный удар в солнечное сплетение и затем, когда согнулся от перебившей дыхание боли, еще один по затылку. Голова «взорвалась», в глазах вспыхнуло пламя, и он потерял сознание. Но между ударами капитан Антонов успел услышать голос старика Кирхана:

– По голове не бей. Болит голова у него…

Больше старика Сергей не видел, а теперь никогда и не увидит.

Последним пристанищем в его жизни скорее всего станет эта провонявшая испражнениями, узкая и глубокая яма.

Когда Антонов очнулся в этом каменном колодце, то понял, подсознательно почувствовал, что отсюда ему, российскому офицеру, выхода не будет. Он сидел на камнях и не мог вытянуть ноги. Но тогда, в первый день заточения, это обстоятельство не задело Сергея. Важнее было другое. Он мог прислонить свою пылающую огнем голову к холодным, влажным стенам. Это немного ослабило боль. Хотелось пить, но спросить было не у кого.

Сергей слышал чужую речь, но им, пленником, пока не интересовались. Он лизал камни, собирая мельчайшие капли проступающей среди них влаги. О пище Антонов и не вспоминал. Есть не хотелось. Одна мысль о еде вызывала приступ тошноты.

Затем наверху послышалось шуршание гальки. Кто-то или проходил мимо, или приближался к яме.

Может он, этот кто-то, нес ему воду?

Над решеткой повисла бородатая физиономия. На едва понятном языке она спросила:

– Эй! Неверный! Слышишь, да? Че молчишь, да? Проси че хочешь?

– Пить.

– Не слышу.

– Воды, – громче ответил Сергей.

– А-а! Сейчас, подожди, дорогой. Будешь пить.

Антон смотрел наверх, ожидая, что оттуда спустят сосуд с водой, но вместо этого вниз, прямо ему на голову, ударила струя мочи. И неестественный смех наверху, за решеткой:

– Что, русский? Напился, да? Еще хочешь? Говори, да?

– Напился, спасибо, сука, – ответил Сергей.

– Эй! Не слышу.

– Чтоб тебе, козлу горному, в рот дерьма наложили!

– Смелый, да, гяур? Давай, борзей! Себе хуже делаешь! А насчет воды? Смотри, еще захочешь, зови. Приду, ха-ха. Могу не один.

Со смехом физиономия убралась.

Сергей выругался. Будь он сейчас на воле и в порядке, вырвал бы он яйца этому абреку. Перевел бы, скота, в евнухи. Но мгновенную ярость погасила головная боль. Антонов вытер лицо и прислонил висок к прохладной стене.

На вторые сутки ему сбросили веревку. Сергей, по приказу сверху, обвязался ею. Его подняли и повели в дом.

Там, на кошме, лежали пятеро мужчин. Они курили кальян, и облако дыма от анаши густым туманом стелилось по комнате.

Антонов стоял у дверей. Позади него два рослых араба. То, что они уроженцы Ближнего Востока, было видно по их одежде, отличной от национального одеяния чеченцев.

Четверо из лежащих, казалось, никак не реагировали на появление пленника, смотря своими одурманенными, ничего не соображающими глазами куда-то в вечность. Но пятый, с безобразным шрамом через всю левую сторону лица, единственным мутным глазом внимательно и злобно смотрел на Сергея.

И от его взгляда веяло опасностью. Что-то этот урод явно задумал. Но что?

Ответа долго ждать не пришлось.

«Урод», как назвал про себя человека со шрамом Антон, поднялся, медленно подошел к пленнику, ни на секунду не отводя от жертвы горящего безумием взгляда.

Он остановился вплотную перед капитаном. Заговорил, и из его рта ударило неприятным запахом гниющих зубов, лука и чеснока.

Сергей невольно отвернулся.

– Что, свинья, морду воротишь? Отвоевался, сука? Ну как тебе в Чечне, победитель? Хорошо, да? Тварь, мразь. Мало вас режут, взрывают, стреляют, сжигают? Мало? Будет больше. Вся проклятая, вонючая Россия будет гореть. Все будет гореть. Пока пепел не останется. И так будет, я тебе говорю, понял, свинья немытая?

Он отвернулся, казалось, закончив беседу с пленным, но тут же резко ударил Антона в лицо, круша зубы.

Капитан упал на кошму.

– Убью, тварь неверная!

Урод будто сошел с ума. Он принялся неистово избивать лежащего. Кованые армейские ботинки врезались в ребра Сергея, с хрустом ломая их. Удары сыпались по всему телу. И Антонов не мог даже прикрыться.

Лежащие неподалеку, мало что понимающие от анаши горцы истерично смеялись.

Видимо, утомившись, урод остановился. Из уголков его обезображенного рта проступала пена. Он что-то приказал арабам. Те, подхватив избитое тело, вытащили его во двор.

В помутневшем сознании Антонова теплилась надежда, что все кончилось и его спустят обратно в яму.

Но самое страшное только начиналось.

Тело капитана бросили поперек стола для разделки продуктов. Из дома следом вышел взбесившийся урод. Он опять что-то коротко приказал, и Сергея облили водой. Сознание немного прояснилось.

Урод схватил пленника за волосы, поднял его голову и сказал своим вонючим ртом прямо в ухо Сергею:

– Что, падла, думаешь, все кончилось? Да, сука? Не угадал. Для тебя, собака, ад только начинается.

Он бросил голову пленника, разрезал веревку сзади, освободил его правую руку, вытянув ее вдоль стола. Стволом «ТТ» прижал кисть и дважды выстрелил. На фоне общей боли Сергей почувствовал лишь сильное жжение.