Сергей Зверев - Битва с богами

Он свернул на Большой Афанасьевский переулок. И тут хрупкая фарфоровая ваза его безмятежности была вдребезги разбита грубым тараном действительности.

— Иосиф Абрамович? — Догнав Неймана, я преградил ему дорогу и продемонстрировал удостоверение. — Полиция. Пройдемте с нами.

— На каком основании?

— По подозрению в совершении преступления. Вы можете хранить молчание, — хмыкнул я. — Но недолго.

— Что вы себе позволяете? Я требую адвоката.

— Будет. Все тебе будет. И адвокат, и Холокост.

— Что?!

— Заткнулся, живо. — Я врезал ему аккуратно, но больно, под дых. Он захлебнулся кашлем, и я его толкнул в руки Батыра, который препроводил мошенника в салон фургона марки «Форд».

Мы допрашивали его с Робином в фирменном подвале в Медведково. Он действительно был похож на упыря — длинная шея, волосатый острый кадык, бледное лицо с синим отливом и выступающие вперед зубы. Страшненький такой.

Хорохорился он и твердил что-то о пятьдесят первой статье Конституции ровно до той поры, пока не понял, что его не задержали, а тупо похитили. После этого он только вздыхал, демонстрируя вечную скорбь еврейского народа.

Мы доходчиво объяснили, что ему надо сдать некоторых клиентов.

— Моя фирма — это, прежде всего, репутация, — возмутился Вурдалак. — Если узнают, что информация ушла от меня…

— Как же тебя, старого мошенника, с такими талантами до сих пор не прибрал какой-нибудь чекист на связь? — поинтересовался Робин.

— Умею дистанцироваться.

— Вурдалак, твой бизнес нам без надобности, — сказал я. — Ты работаешь, чтобы жить, или живешь, чтобы работать?

— Работаю, чтобы жить. Я отношусь к существам разумным.

— То есть не из идейных борцов, рвущихся на баррикады.

— Никогда, — замахал руками Вурдалак.

— Ну, значит, договоримся. Так?

— Договоримся, — обреченно понурился он.

Отличительная особенность арабских городов — страшная антисанитария и общая запущенность. Люди будто задаются целью максимально загадить свою среду обитания. Вон, у «Синей мечети», минареты которой сейчас переливаются в лучах солнца своими великолепными изразцами, еще можно пройти, не рискуя вляпаться в коровью лепешку. Дальше это становится затруднительно.

Я сидел в кафешке, выходящей на Дворцовую площадь — место расположения главных достопримечательностей города. За соседними столами во весь голос галдели на своем каркающем языке немцы — туристическая группа, приземлившаяся здесь на обед. Прошелестела дисциплинированно группа японцев и заняла место в очереди за блюдами — шведский стол — мечта туриста, возможность прибавить пару кило к живому весу.

Туристов сюда как магнитом тянули «Синяя мечеть» одиннадцатого века и дворцовый комплекс семнадцатого века. Через квартал отсюда раскинулись развалины античного рынка. От старинной площади расходились улицы красивых многоэтажек, которые в конце девятнадцатого века были построены англичанами. Сегодня общими усилиями туземцев они приведены в состояние разрухи — лепнина сбита, стены исписаны. Особенности местного менталитета.

Я меланхолически жевал лепешку с острой мясной начинкой — дай бог, не отравят, — запивая ароматным восточным кофе.

В потертых джинсах, клетчатой рубашке, в мягких мокасинах, при барсетке, с фотоаппаратом-мыльницей — я типичный турист, ничем не выделяющийся из толпы.

В моих ушах наушники. Мода на гарнитуры и плееры сильно облегчает работу. Человек с наушником в ухе уже не вызывает ни у кого подозрения. И никто не поймет, что слушает человек вовсе не «Рамштайн», а радиопереговоры группы наружного наблюдения.

— Пока никого, — отчитался Робин.

— Ждем до победного, — негромко произнес я в выносной микрофон мобилы, которая сейчас использовалась как рация.

Так, еще одна чашка кофе. Ощущаю себя не в своей тарелке. Внутри как-то пустовато. Я на нервах, как всегда в предчувствии силовых мероприятий. Надо прийти в себя, пусть и с помощью кофеина. Хотя все это лирика — душевные муки, физическое состояние. Лишь бы у нас все получилось.

А получается все по-нашему далеко не всегда.

Немцы, исчерпав лимит времени на обед, с шумом удалились осматривать достопримечательности. Их место заняли не менее шумные итальянцы.

Я заказал мороженое. Сижу тут битый час и уже начинаю вызывать нездоровое любопытство у персонала. Еще минут десять, и надо перемещаться в другую точку.

Черт, назначенное время уже вышло. Пора бы уже.

— Третий, ответь Первому. Ну что там? — снова нетерпеливо спросил я.

— Верблюд сидит, ждет, — доложил Робин. — Объект пока не появился.

— Смотрите не светанитесь там.

— Да как можно, командир?

Официант принес мороженое — три разноцветных шарика, политых джемом и шоколадным сиропом. Мороженое — это хорошо. Солнце в зените начало немилосердно палить. Душно. Жарко. Тревожно.

Ну, когда же? Уснули вы, что ли, господа враги? Где ваша хваленая пунктуальность?

— К посреднику подошел кто-то, — отметил Шатун.

— Наш?

— Дай присмотреться… Так, садится за столик… Ну-ка… Он, точно он!..

Гора с плеч. Вот и объект. Третий Апостол здесь!

— Верблюд звонит кому-то… Что делать?

— А что ты предлагаешь? Ждем…

Попался воробушек. Теперь мы тебя не выпустим… Если только нам не помешают. А помешать могут.

— Так, на горизонте нарисовался еще один знакомый, — прорезался в эфире голос Шатуна.

— Кто такой?

— Объект пять.

— Вот черт!

Как всегда — если что-то получается хорошо, то после этого сразу же наступишь в лужу.

— Как быть? Может, вальнуть его, — хмыкнул Шатун.

— Ты не в горах, братушка…

Верблюд с Апостолом расположились в кафе за столиком на тротуаре. К ним через площадь шел высокий человек лет тридцати пяти — сияющая улыбка и стамеской вырубленное лицо выдавали в нем гражданина «империи добра».

— Вот сука пиндосская, — прошептал я.

Между тем события развивались следующим образом. Верблюд — невысокий араб с вытянутым лицом, действительно очень похожий на благородный корабль пустыни, вскочил, залебезил перед американцем, начал подобострастно кланяться, подвел к столику.

Апостол протянул руку американцу. Улыбка россиянина была далеко не такая широкая, как у американца, но он старался.

Верблюд быстро растворился, будто его и не было.

А собеседники начали душевную беседу. Апостол постепенно все сильнее жестикулировал, доказывая что-то. Американец продолжал улыбаться, глядя на него стальными глазами.

Потом Апостол извлек из сумочки айпад. Поводив по нему пальцем, передал его американцу.

Тот минут пять листал страницы, удовлетворенно кивая. Затем выдал какую-то длинную тираду. И они поднялись из-за стола.